Контрольный тест по литературе по произведению Н. В. Гоголя "Невский проспект". История создания повести невский проспект гоголя Где жила понравившаяся пирогову блондинка

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестию которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, — все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавши вчера, как муха, с шоколадом, вылезает, с метлой в руке, без галстука, и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем. Русский мужик говорит о гривне или о семи грошах меди, старики и старухи размахивают руками или говорят сами с собою, иногда с довольно разительными жестами, но никто их не слушает и не смеется над ними, выключая только разве мальчишек в пестрядевых халатах, с пустыми штофами или готовыми сапогами в руках, бегущих молниями по Невскому проспекту. В это время, что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстука, — никто этого не заметит. В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект — педагогический Невский проспект. Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами. Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то: поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников. Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах Провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, — пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, — словом, большею частию всё порядочные люди. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой — греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой — усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет... В три часа — новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии. С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикулем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором все шевелится: спина, и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару, иногда низкий ремесленник; больше никого не встретите вы на Невском проспекте. Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, в теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частию сидят дома, или потому, что это народ женатый, или потому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домах кухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с таким удивительным благородством прогуливались в два часа по Невскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем, чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многим гуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам, всегда в немецких сюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку. — Стой! — закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. — Видел? — Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка. — Да ты о ком говоришь? — Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Все положение, и контура, и оклад лица — чудеса! — Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась? — О, как можно! — воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. — Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту; это должна быть очень знатная дама, — продолжал он, вздохнувши, — один плащ на ней стоит рублей восемьдесят! — Простак! — закричал Пирогов, насильно толкнувши его в ту сторону, где развевался яркий плащ ее. — Ступай, простофиля, прозеваешь! а я пойду за блондинкою. Оба приятеля разошлись. «Знаем мы вас всех», — думал про себя с самодовольною и самонадеянною улыбкою Пирогов, уверенный, что нет красоты, могшей бы ему противиться. Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по удалении от него. Сердце его билось, и он невольно ускорял шаг свой. Он не смел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на внимание улетавшей вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какой намекал ему поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда. Он летел так скоро, что сталкивал беспрестанно с тротуара солидных господ с седыми бакенбардами. Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас довольно странное явление и столько же принадлежит к гражданам Петербурга, сколько лицо, являющееся нам в сновидении, принадлежит к существенному миру. Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где всё или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление? Художник петербургский! художник в земле снегов, художник в стране финнов, где все мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти художники вовсе не похожи на художников итальянских, гордых, горячих, как Италия и ее небо; напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть, с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всем серенький мутный колорит — неизгладимая печать севера. При всем том они с истинным наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себе истинный талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы, верно, развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносят наконец из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки: звезда и толстый эполет приводят их в такое замешательство, что они невольно понижают цену своих произведений. Они любят иногда пощеголять, но щегольство это всегда кажется на них слишком резким и несколько походит на заплату. На них встретите вы иногда отличный фрак и запачканный плащ, дорогой бархатный жилет и сюртук весь в красках. Таким же самым образом, как на неоконченном их пейзаже увидите вы иногда нарисованную вниз головою нимфу, которую он, не найдя другого места, набросал на запачканном грунте прежнего своего произведения, когда-то писанного им с наслаждением. Он никогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера. Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсового Геркулеса, стоящего в его комнате, или ему представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть. От этого он отвечает часто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его голове предметы еще более увеличивают его робость. К такому роду принадлежал описанный нами молодой человек, художник Пискарев, застенчивый, робкий, но в душе своей носивший искры чувства, готовые при удобном случае превратиться в пламя. С тайным трепетом спешил он за своим предметом, так сильно его поразившим, и, казалось, дивился сам своей дерзости. Незнакомое существо, к которому так прильнули его глаза, мысли и чувства, вдруг поворотило голову и взглянуло на него. Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Все, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, — все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах. Она взглянула на Пискарева, и при этом взгляде затрепетало его сердце; она взглянула сурово, чувство негодования проступило у ней на лице при виде такого наглого преследования; но на этом прекрасном лице и самый гнев был обворожителен. Постигнутый стыдом и робостью, он остановился, потупив глаза; но как утерять это божество и не узнать даже той святыни, где оно опустилось гостить? Такие мысли пришли в голову молодому мечтателю, и он решился преследовать. Но, чтобы не дать этого заметить, он отдалился на дальнее расстояние, беспечно глядел по сторонам и рассматривал вывески, а между тем не упускал из виду ни одного шага незнакомки. Проходящие реже начали мелькать, улица становилась тише; красавица оглянулась, и ему показалось, как будто легкая улыбка сверкнула на губах ее. Он весь задрожал и не верил своим глазам. Нет, это фонарь обманчивым светом своим выразил на лице ее подобие улыбки; нет, это собственные мечты смеются над ним. Но дыхание занялось в его груди, все в нем обратилось в неопределенный трепет, все чувства его горели, и все перед ним окинулось каким-то туманом. Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. И все это произвел один взгляд, один поворот хорошенькой головки. Не слыша, не видя, не внимая, он несся по легким следам прекрасных ножек, стараясь сам умерить быстроту своего шага, летевшего под такт сердца. Иногда овладевало им сомнение: точно ли выражение лица ее было так благосклонно, — и тогда он на минуту останавливался, но сердечное биение, непреодолимая сила и тревога всех чувств стремила его вперед. Он даже не заметил, как вдруг возвысился перед ним четырехэтажный дом, все четыре ряда окон, светившиеся огнем, глянули на него разом, и перилы у подъезда противупоставили ему железный толчок свой. Он видел, как незнакомка летела по лестнице, оглянулась, положила на губы палец и дала знак следовать за собой. Колени его дрожали; чувства, мысли горели; молния радости нестерпимым острием вонзилась в его сердце. Нет, это уже не мечта! Боже! столько счастия в один миг! такая чудесная жизнь в двух минутах! Но не во сне ли это все? ужели та, за один небесный взгляд которой он готов бы был отдать всю жизнь, приблизиться к жилищу которой уже он почитал за неизъяснимое блаженство, ужели та была сейчас так благосклонна и внимательна к нему? Он взлетел на лестницу. Он не чувствовал никакой земной мысли; он не был разогрет пламенем земной страсти, нет, он был в эту минуту чист и непорочен, как девственный юноша, еще дышащий неопределенною духовною потребностью любви. И то, что возбудило бы в развратном человеке дерзкие помышления, то самое, напротив, еще более освятило их. Это доверие, которое оказало ему слабое прекрасное существо, это доверие наложило на него обет строгости рыцарской, обет рабски исполнять все повеления ее. Он только желал, чтоб эти веления были как можно более трудны и неудобоисполняемы, чтобы с большим напряжением сил лететь преодолевать их. Он не сомневался, что какое-нибудь тайное и вместе важное происшествие заставило незнакомку ему ввериться; что от него, верно, будут требоваться значительные услуги, и он чувствовал уже в себе силу и решимость на все. Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты. «Идите осторожнее!» — зазвучал, как арфа, голос и наполнил все жилы его новым трепетом. В темной вышине четвертого этажа незнакомка постучала в дверь, — она отворилась, и они вошли вместе. Женщина довольно недурной наружности встретила их со свечою в руке, но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза. Они вошли в комнату. Три женские фигуры в разных углах представились его глазам. Одна раскладывала карты; другая сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то жалкое подобие старинного полонеза; третья сидела перед зеркалом, расчесывая гребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего при входе незнакомого лица. Какой-то неприятный беспорядок, который можно встретить только в беспечной комнате холостяка, царствовал во всем. Мебели довольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпорой и краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смех раздавались без всякого принуждения. Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнее всматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, — все это уверило его, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшным многолюдством столицы. Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом. Пискарев мерил ее с ног до головы изумленными глазами, как бы еще желая увериться, та ли это, которая так околдовала и унесла его на Невском проспекте. Но она стояла перед ним так же хороша; волосы ее были так же прекрасны; глаза ее казались все еще небесными. Она была свежа; ей было только семнадцать лет; видно было, что еще недавно настигнул ее ужасный разврат; он еще не смел коснуться к ее щекам, они были свежи и легко оттенены тонким румянцем, — она была прекрасна. Он неподвижно стоял перед нею и уже готов был так же простодушно позабыться, как позабылся прежде. Но красавица наскучила таким долгим молчанием и значительно улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. Но эта улыбка была исполнена какой-то жалкой наглости; она так была странна и так же шла к ее лицу, как идет выражение набожности роже взяточника или бухгалтерская книга поэту. Он содрогнулся. Она раскрыла свои хорошенькие уста и стала говорить что-то, но все это было так глупо, так пошло... Как будто вместе с непорочностию оставляет и ум человека. Он уже ничего не хотел слышать. Он был чрезвычайно смешон и прост, как дитя. Вместо того чтобы воспользоваться такою благосклонностью, вместо того чтобы обрадоваться такому случаю, какому, без сомнения, обрадовался бы на его месте всякий другой, он бросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу. Повесивши голову и опустивши руки, сидел он в своей комнате, как бедняк, нашедший бесценную жемчужину и тут же выронивший ее в море. «Такая красавица, такие божественные черты — и где же? в каком месте!..» Вот все, что он мог выговорить. В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы еще безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная... она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях. Красавица, так околдовавшая бедного Пискарева, была действительно чудесное, необыкновенное явление. Ее пребывание в этом презренном кругу еще более казалось необыкновенным. Все черты ее были так чисто образованы, все выражение прекрасного лица ее было означено таким благородством, что никак бы нельзя было думать, чтобы разврат распустил над нею страшные свои когти. Она бы составила неоцененный перл, весь мир, весь рай, все богатство страстного супруга; она была бы прекрасной тихой звездой в незаметном семейном кругу и одним движением прекрасных уст своих давала бы сладкие приказания. Она бы составила божество в многолюдном зале, на светлом паркете, при блеске свечей, при безмолвном благоговении толпы поверженных у ног ее поклонников; но, увы! она была какою-то ужасною волею адского духа, жаждущего разрушить гармонию жизни, брошена с хохотом в его пучину. Проникнутый разрывающею жалостью, сидел он перед нагоревшею свечою. Уже и полночь давно минула, колокол башни бил половину первого, а он сидел неподвижный, без сна, без деятельного бдения. Дремота, воспользовавшись его неподвижностью, уже было начала тихонько одолевать его, уже комната начала исчезать, один только огонь свечи просвечивал сквозь одолевавшие его грезы, как вдруг стук у дверей заставил его вздрогнуть и очнуться. Дверь отворилась, и вошел лакей в (богатой ливрее. В его уединенную комнату никогда не заглядывала богатая ливрея, притом в такое необыкновенное время... Он недоумевал и с нетерпеливым любопытством смотрел на пришедшего лакея. — Та барыня, — произнес с учтивым поклоном лакей, — у которой вы изволили за несколько часов пред сим быть, приказала просить вас к себе и прислала за вами карету. Пискарев стоял в безмолвном удивлении: «Карету, лакей в ливрее!.. Нет, здесь, верно, есть какая-нибудь ошибка...» — Послушайте, любезный, — произнес он с робостью, — вы, верно, не туда изволили зайти. Вас барыня, без сомнения, прислала за кем-нибудь другим, а не за мною. — Нет, сударь, я не ошибся. Ведь вы изволили проводить барыню пешком к дому, что в Литейной, в комнату четвертого этажа? — Я. — Ну, так пожалуйте поскорее, барыня непременно желает видеть вас и просит вас уже пожаловать прямо к ним на дом. Пискарев сбежал с лестницы. На дворе точно стояла карета. Он сел в нее, дверцы хлопнули, камни мостовой загремели под колесами и копытами — и освещенная перспектива домов с яркими вывесками понеслась мимо каретных окон. Пискарев думал во всю дорогу и не знал, как разрешить это приключение. Собственный дом, карета, лакей в богатой ливрее... — все это он никак не мог согласить с комнатою в четвертом этаже, пыльными окнами и расстроенным фортепианом. Карета остановилась перед ярко освещенным подъездом, и его разом поразили: ряд экипажей, говор кучеров, ярко освещенные окна и звуки музыки. Лакей в богатой ливрее высадил его из кареты и почтительно проводил в сени с мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросанными плащами и шубами, с яркою лампою. Воздушная лестница с блестящими перилами, надушенная ароматами, неслась вверх. Он уже был на ней, уже взошел в первую залу, испугавшись и попятившись с первым шагом от ужасного многолюдства. Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, — все было для него блистательно. Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что... но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе. В это время толпа обступила танцующую группу. Они неслись, увитые прозрачным созданием Парижа, в платьях, сотканных из самого воздуха; небрежно касались они блестящими ножками паркета и были более эфирны, нежели если бы вовсе его не касались. Но одна между ими всех лучше, всех роскошнее и блистательнее одета. Невыразимое, самое тонкое сочетание вкуса разлилось во всем ее уборе, и при всем том она, казалось, вовсе о нем не заботилась и оно вылилось невольно, само собою. Она и глядела и не глядела на обступившую толпу зрителей, прекрасные длинные ресницы опустились равнодушно, и сверкающая белизна лица ее еще ослепительнее бросилась в глаза, когда легкая тень осенила при наклоне головы очаровательный лоб ее. Пискарев употребил все усилия, чтобы раздвинуть толпу и рассмотреть ее; но, к величайшей досаде, какая-то огромная голова с темными курчавыми волосами заслоняла ее беспрестанно; притом толпа его притиснула так, что он не смел податься вперед, не смел попятиться назад, опасаясь толкнуть каким-нибудь образом какого-нибудь тайного советника. Но вот он продрался-таки вперед и взглянул на свое платье, желая прилично оправиться. Творец небесный, что это! На нем был сюртук и весь запачканный красками: спеша ехать, он позабыл даже переодеться в пристойное платье. Он покраснел до ушей и, потупив голову, хотел провалиться, но провалиться решительно было некуда: камер-юнкеры в блестящем костюме сдвинулись позади его совершенною стеною. Он уже желал быть как можно подалее от красавицы с прекрасным лбом и ресницами. Со страхом поднял он глаза посмотреть, не глядит ли она на него: Боже! она стоит перед ним... Но что это? что это? «Это она!» — вскрикнул он почти во весь голос. В самом деле, это была она, та самая, которую встретил он на Невском и которую проводил к ее жилищу. Она подняла между тем свои ресницы и глянула на всех своим ясным взглядом. «Ай, ай, ай, как хороша!..» — мог только выговорить он с захватившимся дыханием. Она обвела своими глазами весь круг, наперерыв жаждавший остановить ее внимание, но с каким-то утомлением и невниманием она скоро отвратила их и встретилась с глазами Пискарева. О, какое небо! какой рай! дай силы, Создатель, перенести это! жизнь не вместит его, он разрушит и унесет душу! Она подала знак, но не рукою, не наклонением головы, нет, в ее сокрушительных глазах выразился этот знак таким тонким незаметным выражением, что никто не мог его видеть, но он видел, он понял его. Танец длился долго; утомленная музыка, казалось, вовсе погасала и замирала, и опять вырывалась, визжала и гремела; наконец — конец! Она села, грудь ее воздымалась под тонким дымом газа; рука ее (Создатель, какая чудесная рука!) упала на колени, сжала под собою ее воздушное платье, и платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый цвет его еще виднее означил яркую белизну этой прекрасной руки. Коснуться бы только ее — и ничего больше! Никаких других желаний — они все дерзки... Он стоял у ней за стулом, не смея говорить, не смея дышать. — Вам было скучно? — произнесла она. — Я также скучала. Я замечаю, что вы меня ненавидите... — прибавила она, потупив свои длинные ресницы... — Вас ненавидеть! мне? я... — хотел было произнесть совершенно потерявшийся Пискарев и наговорил бы, верно, кучу самых несвязных слов, но в это время подошел камергер с острыми и приятными замечаниями, с прекрасным завитым на голове хохлом. Он довольно приятно показывал ряд довольно недурных зубов и каждою остротою своею вбивал острый гвоздь в его сердце. Наконец кто-то из посторонних, к счастию, обратился к камергеру с каким-то вопросом. — Как это несносно! — сказала она, подняв на него свои небесные глаза. — Я сяду на другом конце зала; будьте там! Она проскользнула между толпою и исчезла. Он как помешанный растолкал толпу и был уже там. Так, это она! она сидела, как царица, всех лучше, всех прекраснее, и искала его глазами. — Вы здесь, — произнесла она тихо. — Я буду откровенна перед вами: вам, верно, странными показались обстоятельства нашей встречи. Неужели вы думаете, что я могу принадлежать к тому презренному классу творений, в котором вы встретили меня? Вам кажутся странными мои поступки, но я вам открою тайну: будете ли вы в состоянии, — произнесла она, устремив пристально на его глаза свои, — никогда не изменить ей? — О, буду! буду! буду!.. Но в это время подошел довольно пожилой человек, заговорил с ней на каком-то непонятном для Пискарева языке и подал ей руку. Она умоляющим взглядом посмотрела на Пискарева и дала знак остаться на своем месте и ожидать ее прихода, но в припадке нетерпения он не в силах был слушать никаких приказаний даже из ее уст. Он отправился вслед за нею; но толпа разделила их. Он уже не видел сиреневого платья; с беспокойством проходил он из комнаты в комнату и толкал без милосердия всех встречных, но во всех комнатах всё сидели тузы за вистом, погруженные в мертвое молчание. В одном углу комнаты спорило несколько пожилых людей о преимуществе военной службы перед статскою; в другом люди в превосходных фраках бросали легкие замечания о многотомных трудах поэта-труженика. Пискарев чувствовал, что один пожилой человек с почтенною наружностью схватил за пуговицу его фрака и представлял на его суждение одно весьма справедливое свое замечание, но он грубо оттолкнул его, даже не заметивши, что у него на шее был довольно значительный орден. Он перебежал в другую комнату — и там нет ее. В третью — тоже нет. «Где же она? дайте ее мне! о, я не могу жить, не взглянувши на нее! мне хочется выслушать, что она хотела сказать», — но все поиски его оставались тщетными. Беспокойный, утомленный, он прижался к углу и смотрел на толпу; но напряженные глаза его начали ему представлять все в каком-то неясном виде. Наконец ему начали явственно показываться стены его комнаты. Он поднял глаза; перед ним стоял подсвечник с огнем, почти потухавшим в глубине его; вся свеча истаяла; сало было налито на столе его. Так это он спал! Боже, какой сон! И зачем было просыпаться? зачем было одной минуты не подождать: она бы, верно, опять явилась! Досадный свет неприятным своим тусклым сиянием глядел в его окна. Комната в таком сером, таком мутном беспорядке... О, как отвратительна действительность! Что она против мечты? Он разделся наскоро и лег в постель, закутавшись одеялом, желая на миг призвать улетевшее сновидение. Сон, точно, не замедлил к нему явиться, но представлял ему вовсе не то, что бы желал он видеть: то поручик Пирогов являлся с трубкою, то академический сторож, то действительный статский советник, то голова чухонки, с которой он когда-то рисовал портрет, и тому подобная чепуха. До самого полудня пролежал он в постеле, желая заснуть; но она не являлась. Хотя бы на минуту показала прекрасные черты свои, хотя бы на минуту зашумела ее легкая походка, хотя бы ее обнаженная, яркая, как заоблачный снег, рука мелькнула перед ним. Все откинувши, все позабывши, сидел он с сокрушенным, с безнадежным видом, полный только одного сновидения. Ни к чему не думал он притронуться; глаза его без всякого участия, без всякой жизни глядели в окно, обращенное в двор, где грязный водовоз лил воду, мерзнувшую на воздухе, и козлиный голос разносчика дребезжал: «Старого платья продать». Вседневное и действительное странно поражало его слух. Так просидел он до самого вечера и с жадностию бросился в постель. Долго боролся он с бессонницею, наконец пересилил ее. Опять какой-то сон, какой-то пошлый, гадкий сон. «Боже, умилосердись: хотя на минуту, хотя на одну минуту покажи ее!» Он опять ожидал вечера, опять заснул, опять снился какой-то чиновник, который был вместе и чиновник и фагот; о, это нестерпимо! Наконец она явилась! ее головка и локоны... она глядит... О, как ненадолго! опять туман, опять какое-то глупое сновидение. Наконец сновидения сделались его жизнию, и с этого времени вся жизнь его приняла странный оборот: он, можно сказать, спал наяву и бодрствовал во сне. Если бы его кто-нибудь видел сидящим безмолвно перед пустым столом или шедшим по улице, то, верно бы, принял его за лунатика или разрушенного крепкими напитками; взгляд его был вовсе без всякого значения, природная рассеянность наконец развилась и властительно изгоняла на лице его все чувства, все движения. Он оживлялся только при наступлении ночи. Такое состояние расстроило его силы, и самым ужасным мучением было для него то, что наконец сон начал его оставлять вовсе. Желая спасти это единственное свое богатство, он употреблял все средства восстановить его. Он слышал, что есть средство восстановить сон — для этого нужно принять только опиум. Но где достать этого опиума? Он вспомнил про одного персиянина, содержавшего магазин шалей, который всегда почти, когда ни встречал его, просил нарисовать ему красавицу. Он решился отправиться к нему, предполагая, что у него, без сомнения, есть этот опиум. Персиянин принял его сидя на диване и поджавши под себя ноги. — На что тебе опиум? — спросил он его. Пискарев рассказал ему про свою бессонницу. — Хорошо, я дам тебе опиуму, только нарисуй мне красавицу. Чтоб хорошая была красавица! чтобы брови были черные и очи большие, как маслины; а я сама чтобы лежала возле нее и курила трубку! слышишь? чтобы хорошая была! чтобы была красавица! Пискарев обещал все. Персиянин на минуту вышел и возвратился с баночкою, наполненною темною жидкостью, бережно отлил часть ее в другую баночку и дал Пискареву с наставлением употреблять не больше как по семи капель в воде. С жадностию схватил он эту драгоценную баночку, которую не отдал бы за груду золота, и опрометью побежал домой. Пришедши домой, он отлил несколько капель в стакан с водою и, проглотив, завалился спать. Боже, какая радость! Она! опять она! но уже совершенно в другом виде. О, как хорошо сидит она у окна деревенского светлого домика! наряд ее дышит такою простотою, в какую только облекается мысль поэта. Прическа на голове ее... Создатель, как проста эта прическа и как она идет к ней! Коротенькая косынка была слегка накинута на стройной ее шейке; все в ней скромно, все в ней — тайное, неизъяснимое чувство вкуса. Как мила ее грациозная походка! как музыкален шум ее шагов и простенького платья! как хороша рука ее, стиснутая волосяным браслетом! Она говорит ему со слезою на глазах: «Не презирайте меня: я вовсе не та, за которую вы принимаете меня. Взгляните на меня, взгляните пристальнее и скажите: разве я способна к тому, что вы думаете?» — «О! нет, нет! пусть тот, кто осмелится подумать, пусть тот...» Но он проснулся, растроганный, растерзанный, с слезами на глазах. «Лучше бы ты вовсе не существовала! не жила в мире, а была бы создание вдохновенного художника! Я бы не отходил от холста, я бы вечно глядел на тебя и целовал бы тебя. Я бы жил и дышал тобою, как прекраснейшею мечтою, и я бы был тогда счастлив. Никаких бы желаний не простирал далее. Я бы призывал тебя, как ангела-хранителя, пред сном и бдением, и тебя бы ждал я, когда бы случилось изобразить божественное и святое. Но теперь... какая ужасная жизнь! Что пользы в том, что она живет? Разве жизнь сумасшедшего приятна его родственникам и друзьям, некогда его любившим? Боже, что за жизнь наша! вечный раздор мечты с существенностью!» Почти такие мысли занимали его беспрестанно. Ни о чем он не думал, даже почти ничего не ел и с нетерпением, со страстию любовника ожидал вечера и желанного видения. Беспрестанное устремление мыслей к одному наконец взяло такую власть над всем бытием его и воображением, что желанный образ являлся ему почти каждый день, всегда в положении противуположном действительности, потому что мысли его были совершенно чисты, как мысли ребенка. Чрез эти сновидения самый предмет как-то более делался чистым и вовсе преображался. Приемы опиума еще более раскалили его мысли, и если был когда-нибудь влюбленный до последнего градуса безумия, стремительно, ужасно, разрушительно, мятежно, то этот несчастный был он. Из всех сновидений одно было радостнее для него всех: ему представилась его мастерская, он так был весел, с таким наслаждением сидел с палитрою в руках! И она тут же. Она была уже его женою. Она сидела возле него, облокотившись прелестным локотком своим на спинку его стула, и смотрела на его работу. В ее глазах, томных, усталых, написано было бремя блаженства; все в комнате его дышало раем; было так светло, так убрано. Создатель! она склонила к нему на грудь прелестную свою головку... Лучшего сна он еще никогда не видывал. Он встал после него как-то свежее и менее рассеянный, нежели прежде. В голове его родились странные мысли. «Может быть, — думал он, — она вовлечена каким-нибудь невольным ужасным случаем в разврат; может быть, движения души ее склонны к раскаянию; может быть, она желала бы сама вырваться из ужасного состояния своего. И неужели равнодушно допустить ее гибель, и притом тогда, когда только стоит подать руку, чтобы спасти ее от потопления?» Мысли его простирались еще далее. «Меня никто не знает, — говорил он сам себе, — да и кому какое до меня дело, да и мне тоже нет до них дела. Если она изъявит чистое раскаяние и переменит жизнь свою, я женюсь тогда на ней. Я должен на ней жениться и, верно, сделаю гораздо лучше, нежели многие, которые женятся на своих ключницах и даже часто на самых презренных тварях. Но мой подвиг будет бескорыстен и может быть даже великим. Я возвращу миру прекраснейшее его украшение». Составивши такой легкомысленный план, он почувствовал краску, вспыхнувшую на его лице; он подошел к зеркалу и испугался сам впалых щек и бледности своего лица. Тщательно начал он принаряжаться; приумылся, пригладил волоса, надел новый фрак, щегольской жилет, набросил плащ и вышел на улицу. Он дохнул свежим воздухом и почувствовал свежесть на сердце, как выздоравливающий, решившийся выйти в первый раз после продолжительной болезни. Сердце его билось, когда он подходил к той улице, на которой нога его не была со времени роковой встречи. Долго он искал дома; казалось, память ему изменила. Он два раза прошел улицу и не знал, перед которым остановиться. Наконец один показался ему похожим. Он быстро взбежал на лестницу, постучал в дверь: дверь отворилась, и кто же вышел к нему навстречу? Его идеал, его таинственный образ, оригинал мечтательных картин, та, которою он жил, так ужасно, так страдательно, так сладко жил. Она сама стояла перед ним: он затрепетал; он едва мог удержаться на ногах от слабости, обхваченный порывом радости. Она стояла перед ним так же прекрасна, хотя глаза ее были заспаны, хотя бледность кралась на лице ее, уже не так свежем, но она все была прекрасна. — А! — вскрикнула она, увидевши Пискарева и протирая глаза свои (тогда было уже два часа). — Зачем вы убежали тогда от нас? Он в изнеможении сел на стул и глядел на нее. — А я только что теперь проснулась; меня привезли в семь часов утра. Я была совсем пьяна, — прибавила она с улыбкою. О, лучше бы ты была нема и лишена вовсе языка, чем произносить такие речи! Она вдруг показала ему, как в панораме, всю жизнь ее. Однако ж, несмотря на это, скрепившись сердцем, решился попробовать он, не будут ли иметь над нею действия его увещания. Собравшись с духом, он дрожащим и вместе пламенным голосом начал представлять ей ужасное ее положение. Она слушала его с внимательным видом и с тем чувством удивления, которое мы изъявляем при виде чего-нибудь неожиданного и странного. Она взглянула, легко улыбнувшись, на сидевшую в углу свою приятельницу, которая, оставивши вычищать гребешок, тоже слушала со вниманием нового проповедника. — Правда, я беден, — сказал наконец после долгого и поучительного увещания Пискарев, — но мы станем трудиться; мы постараемся наперерыв, один перед другим, улучшить нашу жизнь. Нет ничего приятнее, как быть обязану во всем самому себе. Я буду сидеть за картинами, ты будешь, сидя возле меня, одушевлять мои труды, вышивать или заниматься другим рукоделием, и мы ни в чем не будем иметь недостатка. — Как можно! — прервала она речь с выражением какого-то презрения. — Я не прачка и не швея, чтобы стала заниматься работою. Боже! в этих словах выразилась вся низкая, вся презренная жизнь, — жизнь, исполненная пустоты и праздности, верных спутников разврата. — Женитесь на мне! — подхватила с наглым видом молчавшая дотоле в углу ее приятельница. — Если я буду женою, я буду сидеть вот как! При этом она сделала какую-то глупую мину на жалком лице своем, которою чрезвычайно рассмешила красавицу. О, это уже слишком! этого нет сил перенести. Он бросился вон, потерявши чувства и мысли. Ум его помутился: глупо, без цели, не видя ничего, не слыша, не чувствуя, бродил он весь день. Никто не мог знать, ночевал он где-нибудь или нет; на другой только день каким-то глупым инстинктом зашел он на свою квартиру, бледный, с ужасным видом, с растрепанными волосами, с признаками безумия на лице. Он заперся в свою комнату и никого не впускал, ничего не требовал. Протекли четыре дня, и его запертая комната ни разу не отворялась; наконец прошла неделя, и комната все так же была заперта. Бросились к дверям, начали звать его, но никакого не было ответа; наконец выломали дверь и нашли бездыханный труп его с перерезанным горлом. Окровавленная бритва валялась на полу. По судорожно раскинутым рукам и по страшно искаженному виду можно было заключить, что рука его была неверна и что он долго еще мучился, прежде нежели грешная душа его оставила тело. Так погиб, жертва безумной страсти, бедный Пискарев, тихий, робкий, скромный, детски простодушный, носивший в себе искру таланта, быть может со временем бы вспыхнувшего широко и ярко. Никто не поплакал над ним; никого не видно было возле его бездушного трупа, кроме обыкновенной фигуры квартального надзирателя и равнодушной мины городового лекаря. Гроб его тихо, даже без обрядов религии, повезли на Охту; за ним идучи, плакал один только солдат-сторож, и то потому, что выпил лишний штоф водки. Даже поручик Пирогов не пришел посмотреть на труп несчастного бедняка, которому он при жизни оказывал свое высокое покровительство. Впрочем, ему было вовсе не до того: он был занят чрезвычайным происшествием. Но обратимся к нему. Я не люблю трупов и покойников, и мне всегда неприятно, когда переходит мою дорогу длинная погребальная процессия и инвалидный солдат, одетый каким-то капуцином, нюхает левою рукою табак, потому что правая занята факелом. Я всегда чувствую на душе досаду при виде богатого катафалка и бархатного гроба; но досада моя смешивается с грустью, когда я вижу, как ломовой извозчик тащит красный, ничем не покрытый гроб бедняка и только одна какая-нибудь нищая, встретившись на перекрестке, плетется за ним, не имея другого дела. Мы, кажется, оставили поручика Пирогова на том, как он расстался с бедным Пискаревым и устремился за блондинкою. Эта блондинка была легенькое, довольно интересное созданьице. Она останавливалась перед каждым магазином и заглядывалась на выставленные в окнах кушаки, косынки, серьги, перчатки и другие безделушки, беспрестанно вертелась, глазела во все стороны и оглядывалась назад. «Ты, голубушка, моя!» — говорил с самоуверенностию Пирогов, продолжая свое преследование и закутавши лицо свое воротником шинели, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых. Но не мешает известить читателей, кто таков был поручик Пирогов. Но прежде нежели мы скажем, кто таков был поручик Пирогов, не мешает кое-что рассказать о том обществе, к которому принадлежал Пирогов. Есть офицеры, составляющие в Петербурге какой-то средний класс общества. На вечере, на обеде у статского советника или у действительного статского, который выслужил этот чин сорокалетними трудами, вы всегда найдете одного из них. Несколько бледных, совершенно бесцветных, как Петербург, дочерей, из которых иные перезрели, чайный столик, фортепиано, домашние танцы — все это бывает нераздельно с светлым эполетом, который блещет при лампе, между благонравной блондинкой и черным фраком братца или домашнего знакомого. Этих хладнокровных девиц чрезвычайно трудно расшевелить и заставить смеяться; для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства. Нужно говорить так, чтобы не было ни слишком умно, ни слишком смешно, чтобы во всем была та мелочь, которую любят женщины. В этом надобно отдать справедливость означенным господам. Они имеют особенный дар заставлять смеяться и слушать этих бесцветных красавиц. Восклицания, задушаемые смехом: «Ах, перестаньте! не стыдно ли вам так смешить!» — бывают им часто лучшею наградою. В высшем классе они попадаются очень редко или, лучше сказать, никогда. Оттуда они совершенно вытеснены тем, что называют в этом обществе аристократами; впрочем, они считаются учеными и воспитанными людьми. Они любят потолковать об литературе; хвалят Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и остроумными колкостями об А. А. Орлове. Они не пропускают ни одной публичной лекции, будь она о бухгалтерии или даже о лесоводстве. В театре, какая бы ни была пьеса, вы всегда найдете одного из них, выключая разве если уже играются какие-нибудь «Филатки», которыми очень оскорбляется их разборчивый вкус. В театре они бессменно. Это самые выгодные люди для театральной дирекции. Они особенно любят в пьесе хорошие стихи, также очень любят громко вызывать актеров; многие из них, преподавая в казенных заведениях или приготовляя к казенным заведениям, заводятся наконец кабриолетом и парою лошадей. Тогда круг их становится обширнее; они достигают наконец до того, что женятся на купеческой дочери, умеющей играть на фортепиано, с сотнею тысяч или около того наличных и кучею брадатой родни. Однако ж этой чести они не прежде могут достигнуть, как выслуживши, по крайней мере, до полковничьего чина. Потому что русские бородки, несмотря на то что от них еще несколько отзывается капустою, никаким образом не хотят видеть дочерей своих ни за кем, кроме генералов или, по крайней мере, полковников. Таковы главные черты этого сорта молодых людей. Но поручик Пирогов имел множество талантов, собственно ему принадлежавших. Он превосходно декламировал стихи из «Димитрия Донского» и «Горе от ума», имел особенное искусство пускать из трубки дым кольцами так удачно, что вдруг мог нанизать их около десяти одно на другое. Умел очень приятно рассказать анекдот о том, что пушка сама по себе, а единорог сам по себе. Впрочем, оно несколько трудно перечесть все таланты, которыми судьба наградила Пирогова. Он любил поговорить об актрисе и танцовщице, но уже не так резко, как обыкновенно изъясняется об этом предмете молодой прапорщик. Он был очень доволен своим чином, в который был произведен недавно, и хотя иногда, ложась на диван, он говорил: «Ох, ох! суета, все суета! что из этого, что я поручик?» — но втайне его очень льстило это новое достоинство; он в разговоре часто старался намекнуть о нем обиняком, и один раз, когда попался ему на улице какой-то писарь, показавшийся ему невежливым, он немедленно остановил его и в немногих, но резких словах дал заметить ему, что перед ним стоял поручик, а не другой какой офицер. Тем более старался он изложить это красноречивее, что тогда проходили мимо его две весьма недурные дамы. Пирогов вообще показывал страсть ко всему изящному и поощрял художника Пискарева; впрочем, это происходило, может быть, оттого, что ему весьма желалось видеть мужественную физиономию свою на портрете. Но довольно о качествах Пирогова. Человек такое дивное существо, что никогда не можно исчислить вдруг всех его достоинств, и чем более в него всматриваешься, тем более является новых особенностей, и описание их было бы бесконечно. Итак, Пирогов не переставал преследовать незнакомку, от времени до времени занимая ее вопросами, на которые она отвечала резко, отрывисто и какими-то неясными звуками. Они вошли темными Казанскими воротами в Мещанскую улицу, улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф. Блондинка бежала скорее и впорхнула в ворота одного довольно запачканного дома. Пирогов — за нею. Она взбежала по узенькой темной лестнице и вошла в дверь, в которую тоже смело пробрался Пирогов. Он увидел себя в большой комнате с черными стенами, с закопченным потолком. Куча железных винтов, слесарных инструментов, блестящих кофейников и подсвечников была на столе; пол был засорен медными и железными опилками. Пирогов тотчас смекнул, что это была квартира мастерового. Незнакомка порхнула далее в боковую дверь. Он было на минуту задумался, но, следуя русскому правилу, решился идти вперед. Он вошел в комнату, вовсе не похожую на первую, убранную очень опрятно, показывавшую, что хозяин был немец. Он был поражен необыкновенно странным видом. Перед ним сидел Шиллер, — не тот Шиллер, который написал «Вильгельма Телля» и «Историю Тридцатилетней войны», но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, — не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера. Шиллер был пьян и сидел на стуле, топая ногою и говоря что-то с жаром. Все это еще бы не удивило Пирогова, но удивило его чрезвычайно странное положение фигур. Шиллер сидел, выставив свой довольно толстый нос и поднявши вверх голову; а Гофман держал его за этот нос двумя пальцами и вертел лезвием своего сапожнического ножа на самой его поверхности. Обе особы говорили на немецком языке, и потому поручик Пирогов, который знал по-немецки только «гут морген», ничего не мог понять из всей этой истории. Впрочем, слова Шиллера заключались вот в чем. «Я не хочу, мне не нужен нос! — говорил он, размахивая руками. — У меня на один нос выходит три фунта табаку в месяц. И я плачу в русский скверный магазин, потому что немецкий магазин не держит русского табаку, я плачу в русский скверный магазин за каждый фунт по сорок копеек; это будет рубль двадцать копеек; двенадцать раз рубль двадцать копеек — это будет четырнадцать рублей сорок копеек. Слышишь, друг мой Гофман? на один нос четырнадцать рублей сорок копеек! Да по праздникам я нюхаю рапе, потому что я не хочу нюхать по праздникам русский скверный табак. В год я нюхал два фунта рапе, по два рубля фунт. Шесть да четырнадцать — двадцать рублей сорок копеек на один табак. Это разбой! Я спрашиваю тебя, мой друг Гофман, не так ли? — Гофман, который сам был пьян, отвечал утвердительно. — Двадцать рублей сорок копеек! Я швабский немец; у меня есть король в Германии. Я не хочу носа! режь мне нос! вот мой нос!» И если бы не внезапное появление поручика Пирогова, то, без всякого сомнения, Гофман отрезал бы ни за что ни про что Шиллеру нос, потому что он уже привел нож свой в такое положение, как бы хотел кроить подошву. Шиллеру показалось очень досадно, что вдруг незнакомое, непрошеное лицо так некстати ему помешало. Он, несмотря на то что был в упоительном чаду пива и вина, чувствовал, что несколько неприлично в таком виде и при таком действии находиться в присутствии постороннего свидетеля. Между тем Пирогов слегка наклонился и с свойственною ему приятностию сказал: — Вы извините меня... — Пошел вон! — отвечал протяжно Шиллер. Это озадачило поручика Пирогова. Такое обращение ему было совершенно ново. Улыбка, слегка было показавшаяся на его лице, вдруг пропала. С чувством огорченного достоинства он сказал: — Мне странно, милостивый государь... вы, верно, не заметили... я офицер... — Что такое офицер! Я — швабский немец. Мой сам (при этом Шиллер ударил кулаком по столу) будет офицер: полтора года юнкер, два года поручик, и я завтра сейчас офицер. Но я не хочу служить. Я с офицером сделает этак: фу! — при этом Шиллер подставил ладонь и фукнул на нее. Поручик Пирогов увидел, что ему больше ничего не оставалось, как только удалиться; однако ж такое обхождение, вовсе не приличное его званию, ему было неприятно. Он несколько раз останавливался на лестнице, как бы желая собраться с духом и подумать о том, каким бы образом дать почувствовать Шиллеру его дерзость. Наконец рассудил, что Шиллера можно извинить, потому что голова его была наполнена пивом; к тому же представилась ему хорошенькая блондинка, и он решился предать это забвению. На другой день поручик Пирогов рано поутру явился в мастерской жестяных дел мастера. В передней комнате встретила его хорошенькая блондинка и довольно суровым голосом, который очень шел к ее личику, спросила: — Что вам угодно? — А, здравствуйте, моя миленькая! вы меня не узнали? плутовочка, какие хорошенькие глазки! — при этом поручик Пирогов хотел очень мило поднять пальцем ее подбородок. Но блондинка произнесла пугливое восклицание и с тою же суровостию спросила: — Что вам угодно? — Вас видеть, больше ничего мне не угодно, — произнес поручик Пирогов, довольно приятно улыбаясь и подступая ближе; но, заметив, что пугливая блондинка хотела проскользнуть в дверь, прибавил: — Мне нужно, моя миленькая, заказать шпоры. Вы можете мне сделать шпоры? хотя для того, чтобы любить вас, вовсе не нужно шпор, а скорее бы уздечку. Какие миленькие ручки! Поручик Пирогов всегда бывал очень любезен в изъяснениях подобного рода. — Я сейчас позову моего мужа, — вскрикнула немка и ушла, и через несколько минут Пирогов увидел Шиллера, выходившего с заспанными глазами, едва очнувшегося от вчерашнего похмелья. Взглянувши на офицера, он припомнил, как в смутном сне, происшествие вчерашнего дня. Он ничего не помнил в таком виде, в каком было, но чувствовал, что сделал какую-то глупость, и потому принял офицера с очень суровым видом. — Я за шпоры не могу взять меньше пятнадцати рублей, — произнес он, желая отделаться от Пирогова, потому что ему, как честному немцу, очень совестно было смотреть на того, кто видел его в неприличном положении. Шиллер любил пить совершенно без свидетелей, с двумя, тремя приятелями, и запирался на это время даже от своих работников. — Зачем же так дорого? — ласково сказал Пирогов. — Немецкая работа, — хладнокровно произнес Шиллер, поглаживая подбородок. — Русский возьмется сделать за два рубля. — Извольте, чтобы доказать, что я вас люблю и желаю с вами познакомиться, я плачу пятнадцать рублей. Шиллер минуту оставался в размышлении: ему, как честному немцу, сделалось немного совестно. Желая сам отклонить его от заказывания, он объявил, что раньше двух недель не может сделать. Но Пирогов без всякого прекословия изъявил совершенное согласие. Немец задумался и стал размышлять о том, как бы лучше сделать свою работу, чтобы она действительно стоила пятнадцать рублей. В это время блондинка вошла в мастерскую и начала рыться на столе, уставленном кофейниками. Поручик воспользовался задумчивостью Шиллера, подступил к ней и пожал ручку, обнаженную до самого плеча. Это Шиллеру очень не понравилось. — Мейн фрау! — закричал он. — Вас волен зи дох? — отвечала блондинка. — Гензи на кухня! Блондинка удалилась. — Так через две недели? — сказал Пирогов. — Да, через две недели, — отвечал в размышлении Шиллер, — у меня теперь очень много работы. — До свидания! я к вам зайду. — До свидания, — отвечал Шиллер, запирая за ним дверь. Поручик Пирогов решился не оставлять своих исканий, несмотря на то что немка оказала явный отпор. Он не мог понять, чтобы можно было ему противиться, тем более что любезность его и блестящий чин давали полное право на внимание. Надобно, однако же, сказать и то, что жена Шиллера, при всей миловидности своей, была очень глупа. Впрочем, глупость составляет особенную прелесть в хорошенькой жене. По крайней мере, я знал много мужей, которые в восторге от глупости своих жен и видят в ней все признаки младенческой невинности. Красота производит совершенные чудеса. Все душевные недостатки в красавице, вместо того чтобы произвести отвращение, становятся как-то необыкновенно привлекательны; самый порок дышит в них миловидностью; но исчезни она — и женщине нужно быть в двадцать раз умнее мужчины, чтобы внушить к себе если не любовь, то, по крайней мере, уважение. Впрочем, жена Шиллера, при всей глупости, была всегда верна своей обязанности, и потому Пирогову довольно трудно было успеть в смелом своем предприятии; но с победою препятствий всегда соединяется наслаждение, и блондинка становилась для него интереснее день ото дня. Он начал довольно часто осведомляться о шпорах, так что Шиллеру это наконец наскучило. Он употреблял все усилия, чтобы окончить скорее начатые шпоры; наконец шпоры были готовы. — Ах, какая отличная работа! — закричал поручик Пирогов, увидевши шпоры. — Господи, как это хорошо сделано! У нашего генерала нет этаких шпор. Чувство самодовольствия распустилось по душе Шиллера. Глаза его начали глядеть довольно весело, и он совершенно примирился с Пироговым. «Русский офицер — умный человек», — думал он сам про себя. — Так вы, стало быть, можете сделать и оправу, например, к кинжалу или другим вещам? — О, очень могу, — сказал Шиллер с улыбкою. — Так сделайте мне оправу к кинжалу. Я вам принесу; у меня очень хороший турецкий кинжал, но мне бы хотелось оправу к нему сделать другую. Шиллера это как бомбою хватило. Лоб его вдруг наморщился. «Вот тебе на!» — подумал он про себя, внутренно ругая себя за то, что накликал сам работу. Отказаться он почитал уже бесчестным, притом же русский офицер похвалил его работу. Он, несколько покачавши головою, изъявил свое согласие; но поцелуй, который, уходя, Пирогов влепил нахально в самые губки хорошенькой блондинки, поверг его в совершенное недоумение. Я почитаю не излишним познакомить читателя несколько покороче с Шиллером. Шиллер был совершенный немец, в полном смысле всего этого слова. Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, в которое русский живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в каком случае, не делал исключения. Он положил вставать в семь часов, обедать в два, быть точным во всем и быть пьяным каждое воскресенье. Он положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч, и уже это было так верно и неотразимо, как судьба, потому что скорее чиновник позабудет заглянуть в швейцарскую своего начальника, нежели немец решится переменить свое слово. Ни в каком случае не увеличивал он своих издержек, и если цена на картофель слишком поднималась против обыкновенного, он не прибавлял ни одной копейки, но уменьшал только количество, и хотя оставался иногда несколько голодным, но, однако же, привыкал к этому. Аккуратность его простиралась до того, что он положил целовать жену свою в сутки не более двух раз, а чтобы как-нибудь не поцеловать лишний раз, он никогда не клал перцу более одной ложечки в свой суп; впрочем, в воскресный день это правило не так строго исполнялось, потому что Шиллер выпивал тогда две бутылки пива и одну бутылку тминной водки, которую, однако же, он всегда бранил. Пил он вовсе не так, как англичанин, который тотчас после обеда запирает дверь на крючок и нарезывается один. Напротив, он, как немец, пил всегда вдохновенно, или с сапожником Гофманом, или с столяром Кунцом, тоже немцем и большим пьяницею. Таков был характер благородного Шиллера, который наконец был приведен в чрезвычайно затруднительное положение. Хотя он был флегматик и немец, однако ж поступки Пирогова возбудили в нем что-то похожее на ревность. Он ломал голову и не мог придумать, каким образом ему избавиться от этого русского офицера. Между тем Пирогов, куря трубку в кругу своих товарищей, — потому что уже так Провидение устроило, что где офицеры, там и трубки, — куря трубку в кругу своих товарищей, намекал значительно и с приятною улыбкою об интрижке с хорошенькою немкою, с которою, по словам его, он уже совершенно был накоротке и которую он на самом деле едва ли не терял уже надежды преклонить на свою сторону. В один день прохаживался он по Мещанской, поглядывая на дом, на котором красовалась вывеска Шиллера с кофейниками и самоварами; к величайшей радости своей, увидел он головку блондинки, свесившуюся в окошко и разглядывавшую прохожих. Он остановился, сделал ей ручкою и сказал: «Гут морген!» Блондинка поклонилась ему как знакомому. — Что, ваш муж дома? — Дома, — отвечала блондинка. — А когда он не бывает дома? — Он по воскресеньям не бывает дома, — сказала глупенькая блондинка. «Это недурно, — подумал про себя Пирогов, — этим нужно воспользоваться». И в следующее воскресенье как снег на голову явился пред блондинкою. Шиллера действительно не было дома. Хорошенькая хозяйка испугалась; но Пирогов поступил ил этот раз довольно осторожно, обошелся очень почтительно и, раскланявшись, показал всю красоту своего гибкого перетянутого стана. Он очень приятно и учтиво шутил, но глупенькая немка отвечала на все односложными словами. Наконец, заходивши со всех сторон и видя, что ничто не может занять ее, он предложил ей танцевать. Немка согласилась в одну минуту, потому что немки всегда охотницы до танцев. На этом Пирогов очень много основывал свою надежду: во-первых, это уже доставляло ей удовольствие, во-вторых, это могло показать его торнюру и ловкость, в-третьих, в танцах ближе всего можно сойтись, обнять хорошенькую немку и проложить начало всему; короче, он выводил из этого совершенный успех. Он начал какой-то гавот, зная, что немкам нужна постепенность. Хорошенькая немка выступила на средину комнаты и подняла прекрасную ножку. Это положение так восхитило Пирогова, что он бросился ее целовать. Немка начала кричать и этим еще более увеличила свою прелесть в глазах Пирогова; он ее засыпал поцелуями. Как вдруг дверь отворилась, и вошел Шиллер с Гофманом и столяром Кунцом. Все эти достойные ремесленники были пьяны как сапожники. Но я предоставляю самим читателям судить о гневе и негодовании Шиллера. — Грубиян! — закричал он в величайшем негодовании, — как ты смеешь целовать мою жену? Ты подлец, а не русский офицер. Черт побери, мой друг Гофман, я немец, а не русская свинья! Гофман отвечал утвердительно. — О, я не хочу иметь роги! бери его, мой друг Гофман, за воротник, я не хочу, — продолжал он, сильно размахивая руками, причем лицо его было похоже на красное сукно его жилета. — Я восемь лет живу в Петербурге, у меня в Швабии мать моя, и дядя мой в Нюренберге; я немец, а не рогатая говядина! прочь с него всё, мой друг Гофман! держи его за рука и нога, камрат мой Кунц! И немцы схватили за руки и ноги Пирогова. Напрасно силился он отбиваться; эти три ремесленника были самый дюжий народ из всех петербургских немцев и поступили с ним так грубо и невежливо, что, признаюсь, я никак не нахожу слов к изображению этого печального события. Я уверен, что Шиллер на другой день был в сильной лихорадке, что он дрожал как лист, ожидая с минуты на минуту прихода полиции, что он Бог знает чего бы не дал, чтобы все происходившее вчера было во сне. Но что уже было, того нельзя переменить. Ничто не могло сравниться с гневом и негодованием Пирогова. Одна мысль об таком ужасном оскорблении приводила его в бешенство. Сибирь и плети он почитал самым малым наказанием для Шиллера. Он летел домой, чтобы, одевшись, оттуда идти прямо к генералу, описать ему самыми разительными красками буйство немецких ремесленников. Он разом хотел подать и письменную просьбу в Главный штаб. Если же Главный штаб определит недостаточным наказание, тогда прямо в Государственный совет, а не то самому государю. Но все это как-то странно кончилось: по дороге он зашел в кондитерскую, съел два слоеных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении. Притом довольно приятный прохладный вечер заставил его несколько пройтись по Невскому проспекту; к девяти часам он успокоился и нашел, что в воскресенье нехорошо беспокоить генерала, притом он, без сомнения, куда-нибудь отозван, и потому он отправился на вечер к одному правителю Контрольной коллегии, где было очень приятное собрание чиновников и офицеров. Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров. «Дивно устроен свет наш! — думал я, идя третьего дня по Невскому проспекту и приводя на память эти два происшествия. — Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша! Получаем ли мы когда-нибудь то, чего желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот. Тому судьба дала прекраснейших лошадей, и он равнодушно катается на них, вовсе не замечая их красоты, — тогда как другой, которого сердце горит лошадиною страстью, идет пешком и довольствуется только тем, что пощелкивает языком, когда мимо его проводят рысака. Тот имеет отличного повара, но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить; другой имеет рот величиною в арку Главного штаба, но, увы! должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля. Как странно играет нами судьба наша!» Но страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила из окна шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете. Вы думаете, что эти дамы... но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради Бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если отделаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде.

Повесть «Невский проспект» Гоголь написал в 1833–1834 годах. Произведение вошло в цикл автора «Петербургские повести». Как и в других повестях цикла, в «Невском проспекте» Гоголь развивает проблему «маленького человека», ставшую одной из главных в русской реалистической литературе. Композиция повести состоит из трех частей: реального описания Невского проспекта, историй Пискарева и Пирогова и изображения автором особого метафизического пространства, мифологического уровня восприятия Невского проспекта.

Главные герои

Пискарев – бедный художник, мечтатель; был очарован брюнеткой, которая оказалась проституткой.

Пирогов – поручик, «имел множество талантов» , любил «все изящное» , ему нравилось проводить время в обществе; ухаживал за женой немца Шиллера.

Другие персонажи

Шиллер – «совершенный немец» , «жестяных дел мастер в Мещанской улице» , муж блондинки.

Гофман – «сапожник с Офицерской улицы» , друг Шиллера.

Блондинка – жена Шиллера.

Брюнетка – проститутка.

«Нет ничего лучше Невского проспекта». «Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга». Ранним утром проспект пуст. До 12-ти часов «постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады» . После 12-ти тут появляются «гувернеры всех наций» с воспитанниками.

Ближе к 2-ум часам – родители детей, а затем люди, «окончившие довольно важные домашние занятия» . Здесь можно увидеть все и всех. В 3 часа проспект «покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах» . С 4-ех часов он пуст. «Но как только сумерки упадут на домы и улицы, <…> тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться».

По Невскому проспекту прогуливаются поручик Пирогов с приятелем. Пирогову понравилась некая блондинка, тогда как его товарищу – брюнетка, поэтому молодые люди расходятся, устремившись за дамами.

Приятель Пирогова, художник Пискарев, следуя за брюнеткой, подошел к четырехэтажному дому и поднялся по лестнице. Они вошли в комнату. Осмотревшись по сторонам, Пискарев понял, что попал в публичный дом. Прекрасной незнакомке, пленившей художника, было 17 лет. Однако услышав, как девушка разговаривает – «так глупо, так пошло» , он сбежал.

После полуночи, когда Пискарев уже собирался спать, к нему неожиданно постучал лакей в богатой ливрее. Гость сказал, что барыня, у которой художник был несколько часов назад, прислала за ним карету. Лакей привез Пискарева на бал. Среди роскошно одетых людей художник замечает прекрасную незнакомку. Она пыталась рассказать Пискареву, что на самом деле не принадлежит «к тому презренному классу творений» , и хотела открыть какую-то тайну, но их прервали. Неожиданно художник очнулся в своей комнате и понял, что это был только сон.

С того момента Пискарев стал одержим прекрасной незнакомкой, пытаясь снова и снова увидеть ее во сне. Молодой человек начал принимать опиум. Незнакомка снилась ему почти каждый день, во сне он видел ее своей женой. Наконец художник решил на самом деле жениться на девушке.

Пискарев «тщательно принарядился» и пошел в публичный дом. Молодого человека встретил «его идеал, его таинственный образ» . Собравшись духом, Пискарев «начал представлять ей ужасное ее положение» . Художник сказал, что хотя он и беден, но готов трудиться: он будет рисовать картины, она вышивать или заниматься другим рукоделием. Девушка же неожиданно прервала его, сказав, что она не прачка и не швея, чтобы заниматься такой работой. Пискарев «бросился вон, потерявши чувства и мысли» . Молодой человек заперся в своей комнате и никого не пускал. Когда же дверь выломали, то нашли его мертвым – он покончил жизнь самоубийством, перерезав себе горло. «Так погиб, жертва безумной страсти, бедный Пискарев».

Пирогов же, преследуя блондинку, вышел вслед за ней на Мещанскую улицу – «улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф» , поднялся по лестнице и вошел в большую комнату. Слесарные инструменты и железные опилки говорили о том, что это квартира мастерового. Незнакомка прошла в боковую дверь, Пирогов за ней. В комнате сидели пьяные мужчины: жестяных дел мастер Шиллер и его друг сапожник Гофман. Гофман собирался отрезать Шиллеру нос, так как тому не нужен был нос, на который «выходит три фунта табаку в месяц» . Внезапное появление Пирогова прервало этот процесс. Возмущенный Шиллер прогнал поручика.

На следующий день Пирогов зашел в мастерскую Шиллера. Его встретила та самая блондинка. Пирогов сказал, что хочет заказать шпоры. Блондинка позвала мужа – им оказался сам Шиллер. Немец, не желая связываться с поручиком, назвал высокую цену и долгие сроки, но Пирогов все равно настоял на том, что хочет заказать именно у Шиллера.

Пирогов начал часто захаживать к немцу якобы спрашивая, когда будут готовы шпоры, но на самом деле, чтобы ухаживать за женой Шиллера. Когда шпоры были готовы, поручик заказал оправу для кинжала. Ухаживания Пирогова за блондинкой возмущали флегматичного Шиллера, он пытался придумать, как избавиться от поручика. Пирогов же в кругу офицеров уже хвалился интрижкой с хорошенькой немкой.

Как-то Пирогов пришел к немке тогда, когда Шиллера не было дома. Но только поручик начал целовать ножку женщины, как немец вернулся, а с ним его друзья – Гофман и Кунц. Все они были пьяны и тут же набросились на Пирогова. После случившегося поручик хотел было сразу пойти жаловаться на немцев к генералу, но зашел в кондитерскую и «вышел уже не в столь гневном положении» . К 9 часам поручик совсем успокоился и отправился на вечер, где отличился в мазурке.

«О, не верьте этому Невскому проспекту!». «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него <…> и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».

Заключение

В повести «Невский проспект» Гоголь использует литературный прием двойничества, который, прежде всего, применяется при изображении Невского проспекта: он одновременно существует в двух мирах: в реальном и в ирреальном, романтическом. Двойственно и изображение двух главных героев – Пискарева и Пирогова, а также историй, которые с ними случаются. Пирогов относится к жизни просто, поверхностно, ему не свойственно мечтать и идеализировать. Пискарев же живет в мире своих грез, приснившиеся события становятся для него словно частью реально произошедших.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.5 . Всего получено оценок: 2067.

Укажите место рождения и годы жизни Н.В.Гоголя.

1) Москва. 1809 – 1841

2) Миргородский уезд Полтавской губернии. 1809 – 1852

3) Киев. 1815 – 1860

4) Петербург. 1820 – 1862

В какой цикл повестей входит №Невский проспект» Н. В. Гоголя?

«Вечера на хуторе близ Диканьки»

«Миргород»

«Арабески»

«Петербургские повести»

3. Перечислить «Петербургские повести».

4. Сформулируйте идею повести Н.В. Гоголя «Невский проспект».

5. В чём смысл сопоставления образов Пискарёва и Пирогова?

6. Что высмеивается в образе Пирогова, как автор это делает?

7. Сколько Шиллер запросил за свою работу ?

8. У кого Пискарев собирался купить опиум ?

9. Что Шиллер должен был изготовить для Пирогова ?

10. С кем обычно пил Шиллер?

Сколько лет в Петербурге жил Шиллер?

Какую плату потребовал с Пискарева торговец опиумом?

11. Сколько лет в Петербурге жил Шиллер?

12. Какую плату потребовал с Пискарева торговец опиумом?

13. Какую роль играет описание Невского проспекта в начале повести?

14. Где жила понравившаяся Пирогову блондинка ?

15. Как связаны описания Невского проспекта в начале повести и в финале?

16. Как погиб Пискарёв, почему он неправ в своём безумном поступке?

17. Кем оказалась девушка, за которой пошёл Пискарёв? Почему Пискарёв бежал из "отвратительного приюта”?

18. Почему Пискарёв пошёл за девушкой? Как автор передаёт его чувство?

Ход урока

1. Слово учителя:

В основу «Невского проспекта», как и всего цикла «Петербургские повести», легли впечатления жизни Гоголя. В.Г. Белинский восторженно отзывался почти о каждой из повестей: «Эти новые произведения игривой и оригинальной фантазии г. Гоголя принадлежа к числу самых необыкновенных явления в нашей литературе и вполне заслуживают похвалы, которыми осыпают их восхищенная ими публика».

Писатель обратился к большому современному городу, и ему открылся огромный и страшный мир, который губит личность, убивает ее, превращает в вещь. Таково гоголевское видение северной столицы. Н.В.Гоголь не был первооткрывателем темы Петербурга. Как символ могущества России он был воспет еще поэтами 18 и первой половины 19века. Пушкин изобразил Петербург в романе «Евгений Онегин» и в поэме «Медный всадник» как город русской славы и в то же время город социальных контрастов.

Тема Петербурга, наметившаяся в творчестве Пушкина, была расширена и углублена Гоголем. Белинский писал: «Такие пьесы, как «Невский проспект»… могли быть написаны не только человеком с огромным талантом и гениальным взглядом на вещи, но и человеком, который при этом знает Петербург не понаслышке».

Шли годы петербургской жизни Гоголя. Город поражал его картинками глубоких общественных противоречий и трагических социальных контрастов. За внешним блеском столицы писатель все отчетливее различал бездушие и хищную бесчеловечность города-спрута, губящего живые души маленьких, бедных людей, обитателей чердаков и подвалов. И вот столица представилась Гоголю уже не стройной, строгой громадой, а кучей «набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучей мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности». Именно такой Петербург и стал главным героем петербургских повестей Гоголя. Эта запись служит как бы ключом, с помощью которого вскрывается гоголевское понимания самой сущности Петербурга.

Мы с вами читали знаменитые «Вечера на хуторе близ Диканьки» и помним, что образ северной столицы впервые возник в творчестве Гоголя еще в повести «Ночь перед рождеством». Картина Петербурга, увиденная глазами кузнеца Вакулы, отличается особой выразительностью. Созданный в «Петербургских повестях» образ города не раз появится затем в «Мертвых душах» и позволит лучше понять гоголевский «сме5х сквозь слезы» при изучении поэмы.

2. Рассказ специально подготовленного ученика о творческой истории «Петербургских повестей».

«Петербургские повести» – термин условный, сам Гоголь не давал им такого названия. Тем не менее, оно верно, точно и оправдано, во-первых, тем, что через повести проходит образ Петербурга, являющегося героем цикла; во-вторых, тем, что почти все повети задуманы и написаны в Петербурге. Кроме того, в III томе своих сочинений Гоголь сам свел воедино эти повести, написанные в разное время на протяжении 10 лет (1831-1842). Повести «Невский проспект», «Портрет», «Записки сумасшедшего» впервые были напечатаны в сборнике «Арабески» в 1835 году. По построению они представляют собой серию сюжетно связанных картин, причем каждая их повестей изображает какую-либо одну или несколько сторон жизни Петербурга 30-х годов.

3.Работа с текстом повести. Класс заранее разбивается на 3 группы, которые к уроку выполняют следующие задания:

Первая группа доказывает мысль о том, что Петербург с его Невским проспектом – это город, в котором «все обман, все мечта, все не то, чем кажется». Читая текст, объясняет значение словосочетаний и отдельных слов («меркантильный интерес», «всеобщая коммуникация», «Фантасмагория» и др.), готовит выразительное чтение отрывков, в которых обличается двойственность Невского проспекта, условно названных: «Всемогущий Невский проспект!» (со слов: «Нет ничего лучше Невского проспекта…» до слов: «Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток»), «Главная выставка всех лучших произведений человека» (со слов: «Все, что ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия» до слов: «…выставка оканчивается, толпа редеет…»; «Все обман, все мечта, все не то, чем кажется» (со слов: «Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша!» до конца повести).

Вторая группа готовит рассказ о трагедии художника Пискарева, В центре внимания такие проблемы: принадлежность Пискарева к «исключительному сословию» – «художник Петербурга»; его основные качества; отношение к своей работе; его влюбленность в красоту; болезненные переживания, связанные с противоречием идеала и действительности. Учащиеся отвечают на вопросы: Чем трогает читателя судьба Пискарева? Как относится автор к российской действительности? Один ученик готовит пересказ сна Пискарева (со слов «Проникнутый разрывающей жалостью, сидел он перед нагоревшею свечою…» до слов «Боже, какой сон!»). Предлагается более подробно рассказать о «многолюдстве залы» и той, которая «всех блистательнее одета».

Третья группа рассказывает о смешной и смешной и позорной истории Пирогова, продумывая следующий круг вопросов: общество, к которому принадлежит поручик Пирогов; «множество талантов « поручика; «смелое предприятие» Пирогова; поведение поручика в решающем испытании его чести, гордости, высоких представлений о себе.

На уроке, обращаясь к центральному образу повести, учащиеся первой группы обращают внимание на то, что улица изображается как живое существо, она – источник всех несчастий и зол. Существенно, что Невский показан в разные часы дня (утром, с 12 часов, от двух до трех часов пополудни). В эти последние часы он являет собой парадную витрину империи Николая I. Все на нем блестит и сверкает. Важно отметить, что в этот час на Невском появляются не люди, а маски: «превосходные бакенбарды», «бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь», «усы, повергающие в изумление», платья, платки, дамские рукава, похожие «на два воздухоплавательные шара», галстуки, шляпки, сюртуки, носы, «талии тоненькие и узенькие», «талии, никак не толще бутылочной шейки». Ножки в очаровательных башмачках. Этот великолепный сатирический прием позволяет Гоголю обнажить человеческое самодовольство и ничтожество. В модных сюртуках, блестящих мундирах, в тысячах фасонов шляпок, платьев, платков выставляются на обозрение читателя дворянская спесь, чванство, тупость и пошлость. Беспечная праздность – основная черта этой улицы: «Если только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем». Однако существует и иная сторона главной улицы столицы. Она раскрывается в раннее петербургское утро, когда Невский проспект заполняется совершенно другими фигурами: мальчишками, которые бегут «молниями» «с готовыми сапогами в руках», мужиками «в сапогах, запачканных известью» «толкующими о семи грошах меди» , «швыряющими нищим из дверей кондитерских объедки…» Таким образом, рисуя Невский проспект в разное время суток, Гоголь изображает разные социальные слои Петербурга. Невский проспект для писателя – олицетворение всего Петербурга, тех жизненных контрастов, которые он включает в себя. Интересно, что повесть начинается с восторженного гимна Невскому проспекту («Нет ничего лучше Невского проспекта…»), но чем дальше, тем отчетливее звучат сатирические ноты в этом праздничном описании ложно-призрачного столичного великолепия. Этот сатирический тон не покидает рассказчика даже в самых приподнято-лирических описаниях вечернего Петербурга. Истории, случившиеся с Пискаревым и Пироговым – это два главных сюжетных эпизода, две резко выделенные части общей картины Невского проспекта и Петербурга. Они дают яркое представление о сложности, воспроизведенной в «Невском проспекте» картины жизни Петербурга, о зоркости и остроте художественного зрения писателя.

Следующий этап урока посвящен трагической судьбе художника Пискарева и похождениям пошляка и обывателя поручика Пирогова. На уроке звучат сообщения учащихся. Приведем фрагмент одного из сообщений – «Искусство и реальный мир в жизни Пискарева: У художника Пискарева есть идеал– красота. Он страстно влюблен в красоту. Он мечтатель, романтик, его лучшие мечты слились с образом незнакомки, Художник, заметив на Невском проспекте одно из «тех дивных созданий», следит за нею. Потрясенный внешностью девушки, он создал в своем воображении идеальный образ. Очаровательная, прекрасная, она как видение, сошедшее с картины великого мастера. Один взгляд или улыбка красавицы пробуждали в его душе противоречивые мысли, мечтания, надежды. Но красавица оказывается обитательницей «отвратительного притона». «Все не то, чем кажется»!

Если Пискарев как мечтатель, живший вне действительности, противостоял главной улице, «улице-красавице», с ее светской толпой, чванливо выставляющей свои великолепные сюртуки и бакенбарды, то Пирогов, напротив, был весь от повседневного быта этой улицы, он рядовой участник «выставки» самодовольной пошлости.

Учитель : Существует мнение, что обе эти истории можно воспринимать как два самостоятельных рассказа. Может быть, Гоголь решил сплести в одну две отдельные повести? Какая связь между этими историями?

Ученики отвечают, что внешнее сходство существует: оба героя оказались на Невском проспекте и оба увлеклись, хотя любовь каждый из них понимал по-своему) Но один из них быстро утешился пирожками в кондитерской (оправдав тем самым свою фамилию), а другой, попытавшись сначала уйти в мир сладостных сновидений, в конце концов кончил самоубийством. В.Г.Белинский писал: «Пискарев и Пирогов, – какой контраст! Оба они начали в один день, в один час преследования своих красавиц, и как различны для обоих них были следствия этих преследований! О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст! Пискарев и Пирогов, один в могиле, другой доволен и счастлив, даже после неудачного волокитства и ужасных побоев!.. Да, господа, скучно на этом свете!..» Таким образом, Невский проспект и сказка Невского проспекта, которая оказывается грубой реальностью, соединяет несоединимых – поручика Пирогова и художника Пискарева. «Странно играет нами судьба, странные происшествия случаются на Невском проспекте!» – не раз восклицает Гоголь в этой повести.

Подводя итоги урока, еще раз подчеркнем, что в конце повести Гоголь вновь возвращается к Невскому проспекту, чтобы сорвать с него красивые покровы и высказать всю свою ненависть к капиталистическому городу с его продажностью и равнодушием ко всему прекрасному и человеку. Этот гневный монолог автора подготовлен всем предшествующим рассказом, каждым эпизодом повести. Петербург в повести Гоголя предстает городом двойственным. Писатель подчеркивает противоречие между его видимостью и сущностью. Действительно, лучше Гоголя не скажешь – «все не то, чем кажется». Несомненно, прав был В.Г.Белинский, говоря: «Отличительный характер повестей Н.В.Гоголя – простота вымысла, народность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством уныния, Причина всех этих качеств заключается в одном источнике: г. Гоголь – поэт, гражданин жизни действительной…»

Домашнее задание: написать сочинение на тему «Гоголь– гражданин жизни действительной» (по впечатлениям от повести «Невский проспект»)

Тема

Невский проспект

Цель урока

Краткий анализ произведения,ознакомление учеников с творчеством писателя.

Тип урока

Учебно-воспитательный

Ход урока

Композиционно-поэтическая структура произведения

Повесть «Невский проспект»с композиционно-поэтической точки зрения можно разделить на три части, иначе - на три субтекстовые, которые четко мотивированы авторской идеей и их художественным воплощением. Первый субтекстовые, в виде обрамления, создает часть произведения, связанную с актуализацией символического образа Невского проспекта. Второй и третий субтекстовые - текстуально автономные структуры, "текст в тексте".

Кроме реальных текстов (субтекстовые), в структуре повести можно еще вычленить и отдельный текст-код, который исследователь В. Топоров называет "петербургским текстом". По его мнению, подобные тексты-коды имеющиеся в произведениях Н. Гоголя, Ф. Достоевского. А. Блока, А. Белого, посвященных Петербургу, и их никак нельзя смешивать с простыми описаниями города на Неве.

О существовании особого "петербургского текста", текста-кода в творчестве Гоголя, писал и В. Набоков в статье " Николай Гоголь"Что восхищало его в Петербурге? Многочисленные вывески. А еще что? То, что прохожие сами с собой разговаривают или непременно жестикулируют на ходу, символический образ "столицы" в противовес провинциальным городам ".

Символизм Гоголя

Символизм Гоголя имел физиологический оттенок, в данном случае зрительный. Бормотание прохожих также было символом - слуховым, которым он хотел передать одиночество бедняка в счастливой толпе. и никто другой, разговаривал сам с собой на ходу, но до этого монолога на разные голоса присоединялись призраки его воображения. Пропущенный через восприятие писателя, Петербург приобретал ту странность, которую он потерял, когда перестал быть столицей империи.

Главный город России было построено гениальным деспотом на болоте и костях рабов, гнили в этом болоте: именно здесь и есть корень его вычурности, и его изначальный недостаток. Нева, которая затапливает город, - это уже нечто вроде мифологического казни.

Символический внутренний монолог Гоголя - это и есть "петербургский текст", или текст-код представляет необычную мифологическую, символико-метафорическую интерпретацию образов Петербурга и Невского проспекта во всех реальных текстах "петербургского цикла".

В содержательном плане первый субтекстовый - это своеобразная фантасмагория, а в формальном - эта художественная структура имеет все признаки развернутого авторского монолога. Показателен в композиции этого субтекстовые,его разделение на пролог и эпилог, в которых активно выражается оценочная позиция рассказчика.

Задание

♦ Охарактеризуйте порутчика Пирогова, как героя повести.
В заключительной части особо чувствуется негативная оценка автора-рассказчика к объекта описания - Невского проспекта: "О, не верьте Невскому проспекту! ... Все обман, все мечта, все не то, чем кажется... все дышит обманом. Он лжет во всякое время, зтот Невский проспект... "

Авторская оценочная позиция прямо выраженная через активное использование слова "обман", функциональное значение подчеркивается использованием его в качестве компонента лексического повтора, Синонимом "обмана" в контексте структуры есть и лексема "мечта": "все обман, все мечта, все не то, чем кажется". Гоголь активно использует и предикативные метафоры "дышит обманом (все), лжет (он)", которые усиливают негативную оценку Невского проспекта и его завсегдатаев.

Авторское негативное толкование символического образа "Невский проспект" обусловлено и использованием мифологемы с отрицательной семантикой: "... сам демон зажигает лампы для того только, Чтобы показать все не в настоящем виде".

Все описание Невского проспекта можно разделить на пять фрагментов.

Первый фрагмент жизни Невского проспекта

Первый фрагмент авторской панорамы-фантасмагории связан с художественным описанием "всеобщей коммуникации Петербурга", относится к тому времени, когда Невский проспект "пуст", хотя и "наполнена старухами в изодранных платьях салопе", одновременно он "пахнет только что выпеченным хлебом ". Это время - раннее утро, переходящий в полдень (до двенадцати часов) - в авторском комментарии определяется так: "Можно сказать решительно, что в зто время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством; он постоянно наполняется липами, имеющими свои заботы, свои досады, но вовсе не думающий о нем ".

Эта цитата из авторского монологического слова наполнена достаточным оценочной информацией. Несколько снижена характеристика Невского проспекта и его завсегдатаев в первом фрагменте выражается концентрацией в тексте таких негативно мотивированных авторских словеснообразных деталей:

1) "старухи в изодранных платьях и салопе, совершающие Свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих", "плотный содержатель магазинов", "сонный Ганимед", "сонный чиновникь," русский мужик "и т.д. - в этих словосочетаниях- характеристика словесного смысла "люди, вовсе не думающие о нем";

2) "пахнет", "пуст", "наполнена", "вылезает", "швыряет", "плетется", "проплетется", "наполняется", "размахивает", "выдвинулись" - эти предикативные слова-характеристики отмечены как словесные клише пониженного бытового уровня;

3) "хлеба", "платья", "салопы", "рубашки", "Кофи", "шоколад", "Метла", "галстук", "пироги", "обьедкы", "известь", "портфель", "гривна" , " ", "халаты", "шторы", "шляпа", "картуз", "воротнички" - именных ряд бытовых названий также активно демонстрирует авторский смысл.

Второй фрагмент жизни Невского проспекта

Второй фрагмент общей панорамы-фантасмагории актуализируется через образ "учебного" Невского проспекта. Гоголь активно использует:

1) субстантивные словосочетания: "гувернеры всех наций", "питомцы в батистовых воротнички", "английские Джонсы", "французские Коки", "гувернантки, бледные миссы и розовне славянки", "легенькие, вертлявне девчонки" - в них прямая характеристика часто доминирует над косвенной;

2) глагольные словосочетания-характеристики: "делают набеги", "идут под руку", "изьясняют им", "идут величаво".

В этих эстетических экспликация преобладает авторская ирония. В совокупности все средства текстового определение "педагогического" Невского проспекта порождают англо-русский калейдоскоп лиц и характеров.

Третий фрагмент жизни Невского проспекта

Третий фрагмент отражает, в авторской хронологии, жизнь Невского проспекта с четырнадцати до шестнадцати часов. Словесно-образной доминантой этой части субтекстовые, открытая оценочная авторская номинация "плавная выставка лучших произведений человека". Именно в третьей зарисовке Невского проспекта наиболее ощутима авторская ирония, знаменитый гоголевский смех "сквозь слезы": "порядочнне люды" говорят о "погоду", "прыщик", "здоровьелошадей", демонстрируют "бакенбарды", "уси", "шляпки", "платья "," платки "," талии "," рукава "," улыбки "," пересечет "," галстуки ". Средствами прямой иронической авторской оценки являются официальные названия чиновников, адъективных слова-характеристики: "голодныетитулярные, надворные и прочие советники", "молодые коллежекие регистраторн", "старые коллежекие секретари". На уровне обобщенной иронической характеристики действий и состояния чиновников в третьем фрагменте жизни Невского проспекта автор использует метафорический и антонимический контексты. Метафорическую информацию находим в описательной конструкции "На Невском проспекте вдруг настает весна, он покрываетея весь чиновниками в зеленых вицмундирах", где актуализируется цвет как опорный компонент. Антонимична информация выражается через качественную характеристику действий молодых и старых чиновников - "молодне еще спешат воспользоваться временем и пройтись по Невском проспекту с осанкой", а "старые - идут скоро, потупив голову".

Червертый фрагмент жизни Невского проспекта

Существенной словеснообразною приметой четвёртое картинки жизни Невского проспекта является отсутствие на нем чиновников. В авторском комментировании: с шестнадцати часов и до наступления сумерек Невский проспект "пуст". В контексте этого фрагмента можно еще выделить неопределенный местоимение "какой-нибудь": "какая-нибудь швея из магазина", "какой-нибудь заезжий чудак", "какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикюль и книгой в руках", "какой-нибудь артельщик "

Пятый фрагмент жизни Невского проспекта

.

Пятый фрагмент жизни Невского проспекта посвящена характеристике его демонического лица.

С сумерками начинается таинственное время, когда Невский проспект перестает быть средством и становится целью: люди и их продолговатые тени меняются под влиянием мистической силы, все ускоряется и становится вообще изменчивым, неровным. На Невском проспекте в это время появляются и действуют известные персонажи - "молодые регистраторы, губернские секретари", "почтенные старики", которых объединяет жажда приключений.

Гоголь в указанном фрагменте использует контрастные по внешним функционально-стилистическими особенностями речевые единицы:

1) слова и словосочетания с абстрактной семантикой: "таинственное время", "заманчивый чудесный свет", "длинные тени", "важность", "удивительное благородство";

2) конкретные бытовые слова: "будочник", "циновка", "лестница", "фонарь", "низенькие окошки магазинов", "теплые сюртуки и шинели", "стены", "мостовая", "кушаньям", " кухарки-немки "," артельщикы "," купцы "и т.п.

Отрицательное отношение автора

Общий словеснообразний ряд включает:
1) названия представителей мужского рода: "житель, человек, эгоист, приятель, солдат, прапорщик, содержатель, Ганимед, мужик, чиновник, старик, мальчишка, гувернер, воспитанником, педагог, родитель, доктор, начальник" и др.;

2) названия представительниц женского пола: "дама, старуха, гувернантка, мисс, Славянка, девчонка, подруга, владелица, англичанка, красавица, жена";

3) конкретно-предметные названия, "проспект, улица, усы, сюртук, волосы, голова, блюдо, карета, залог, дрожки, тротуар, сапог, след, гранит, дым, башмачок, окно, магазин" и др.;

4) общие названия: "благо, восторг, гулянье, дело, надобность, интерес, жадность, корысть, коммуникация, развлечения, надежда, сила, слабость, перемена " и т.д.

В образном контексте первого субтекстовые ряда общих названий создает единое эстетическое поле. Странный город населяют странные люди, лишенные индивидуальных имен, особых примет и действий, люди, для которых однородность, сосредоточенность на вузькоцеховых поведенческих стереотипах является знаком бытия.

Задание

Как вы думаете, какая роль Невского проспекта в произведении.

Рабочие материалы для учителя

Из истории создания повести

«Невский проспект» впервые был опубликован в сборнике «Арабески» (1835), получившем высокую оценку В.Г. Белинского. Гоголь начал работать над повестью в период создания «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (примерно в 1831 году). В его записной книге сохранились наброски «Невского проспекта» вместе с черновыми записями «Ночи перед Рождеством» и «Портретом».

Повести Гоголя «Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Портрет» (1835), «Нос» (1836), «Шинель» (1842) относят к циклу петербургских повестей. Сам писатель не объединял их в особый цикл. Все они написаны в разное время, не имеют общего повествователя или вымышленного издателя, однако вошли в русскую литературу и культуру как художественное целое, как цикл. Это произошло потому, что повести объединены общностью тематики (жизнь Петербурга), проблематики (отражение общественных противоречий), схожестью основного героя (“маленький человек”), целостностью авторской позиции (сатирическое разоблачение пороков людей и общества).

Тематика повести

Основная тема повести - жизнь Петербурга и судьба “маленького человека” в большом городе с его социальными контрастами, вызывающими разлад между представлениями об идеале и действительностью. Вместе с основной раскрываются темы равнодушия людей, подмены духовности меркантильными интересами, продажности любви, пагубного влияния наркотиков на человека.

Сюжет и композиция повести

Выясняются в ходе беседы. Примерные вопросы.

- Какую роль играет описание Невского проспекта в начале повести?

- Какой момент является завязкой действия?

- Как складывается судьба Пискарёва?

- Как складывается судьба Пирогова?

- Какую роль играет описание Невского проспекта в финале повести?

Гоголь соединяет в повести изображение общих, типичных сторон жизни большого города с судьбой отдельных героев. Общая картина жизни Петербурга раскрывается в описании Невского проспекта, а также в авторских обобщениях по ходу повествования. Таким образом, судьба героя дана в общем движении жизни города.

Описание Невского проспекта в начале повести является экспозицией. Неожиданный возглас поручика Пирогова, обращённый к Пискарёву, их диалог и следование за прекрасными незнакомками - завязка действия с двумя контрастными развязками. Завершается повесть также описанием Невского проспекта и рассуждением автора о нём, что является композиционным приёмом, содержащим и обобщение, и вывод, раскрывающий идею повести.

Описание Невского проспекта

Рассматривается в ходе беседы. Примерные вопросы.

- Какую роль играет Невский проспект в жизни города, как к нему относится автор?

- Как показаны социальные контрасты и разобщённость жителей города?

- Как выявляется несоответствие показной стороны жизни дворянского сословия и его истинной сущности? Какие качества людей высмеивает автор?

- Как возникает мотив демона в описании вечернего Невского проспекта в начале повести? Как он продолжен в дальнейшем повествовании?

- Как связаны описания Невского проспекта в начале повести и в финале?

Автор начинает повествование торжественно-приподнятыми фразами о Невском проспекте и отмечает, что это “всеобщая коммуникация Петербурга”, место, где можно получить “верные известия” лучше, чем в адрес-календаре или в справочной службе, это место для гуляния, это “выставка всех лучших произведений человека”. Вместе с тем Невский проспект - это зеркало столицы, в котором отражается её жизнь, это олицетворение всего Петербурга с его разительными контрастами.

Литературоведы считают, что описание Невского проспекта в начале повести представляет собой своеобразный “физиологический” очерк Петербурга. Его изображение в разное время суток позволяет автору охарактеризовать социальную структуру города. В первую очередь он выделяет простых людей-тружеников, на ком держится вся жизнь, и для них Невский проспект не является целью, “он служит только средством”.

Простым людям противопоставлено дворянство, для которого Невский проспект составляет цель - это место, где можно показать себя. Иронией пронизан рассказ о “педагогическом” Невском проспекте с “гувернёрами всех наций” и их воспитанниками, а также о дворянах и чиновниках, гуляющих по проспекту.

Показывая фальшь Невского проспекта, скрывающуюся за его парадным видом изнанку жизни, трагическую её сторону, разоблачая пустоту внутреннего мира гуляющих на нём, их лицемерие, автор использует ироническую патетику. Это подчёркивается тем, что вместо людей действуют детали их внешнего облика или одежды: “Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью неизобразимые <...> Тысячи сортов шляпок, платьев, платков <...> Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда <...> А какие встретите вы длинные рукава”.

Описание проспекта дано в реалистическом плане, вместе с тем рассказ о переменах на Невском предваряется фразой: “Какая быстрая свершается на нём фантасмагория в течение одного только дня”. Иллюзорность , обманчивость вечернего Невского проспекта объясняется не только сумерками, причудливым светом фонарей и ламп, но и действием безотчётной, таинственной силы, влияющей на человека: “В это время чувствуется какая-то цель или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчётное; шаги всех ускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам мостовой и чуть не достают головами Полицейского моста”. Так в описание Невского проспекта включаются фантастика и мотив демона.

Переживания и поступки героя объясняются, казалось бы, его психологическим состоянием, однако могут быть восприняты и как действия демона: “...Красавица оглянулась, и ему показалось, как будто лёгкая улыбка сверкнула на губах её. Он весь задрожал и не верил глазам своим <...> Тротуар нёсся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. И всё это произвёл один взгляд, один поворот хорошенькой головки. Не слыша, не видя, не внимая, он нёсся по лёгким следам прекрасных ножек...”

Так же двояко может быть объяснён и фантастический сон Пискарёва: “Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе”.

В финале повести мотив демона проявляется открыто: источником лжи и фальши непостижимой игры с судьбами людей, по мнению автора, является демон: “О, не верьте этому Невскому проспекту! <...> Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! <...> Он лжёт во всякое время, этот Невский проспект, но более всего, когда ночь сгущённою массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать всё в ненастоящем виде”.

Художник Пискарёв

- Почему Пискарёв пошёл за девушкой? Как автор передаёт его чувство?

- Кем оказалась девушка? Почему Пискарёв бежал из “отвратительного приюта”?

- Как меняется внешний вид девушки?

- Почему Пискарёв предпочёл реальную жизнь иллюзиям? Смогли ли иллюзии заменить ему реальную жизнь?

- Как погиб Пискарёв, почему он неправ в своём безумном поступке?

Пискарёв - молодой человек, художник, принадлежит к людям искусства, и в этом его необычность. Автор говорит, что он относится к “классу” художников, к “странному сословию”, подчёркивая тем самым типичность героя.

Как и других молодых художников Петербурга, автор характеризует Пискарёва как небогатого человека, живущего в маленькой комнате, довольствующегося тем, что у него есть, но стремящегося к богатству. Это “тихий, робкий, скромный, детски-простодушный, носивший в себе искру таланта, может быть, со временем вспыхнувшего широко и ярко”, человек. Фамилия героя подчёркивает его обычность, напоминает о типе “маленького человека” в литературе.

Пискарёв верит в гармонию добра и красоты, чистую, искреннюю любовь, возвышенные идеалы. Он пошёл вслед за незнакомкой только потому, что увидел в ней идеал красоты и непорочности, она напомнила ему “Перуджинову Бианку” . Но прекрасная незнакомка оказалась проституткой, и Пискарёв трагически переживает крушение идеалов. Очарование красоты и невинности оказалось обманом. Беспощадная действительность разрушила его мечты, и художник бежал из отвратительного приюта, куда привела его семнадцатилетняя красавица, красота которой, не успевшая увянуть от разврата, не сочеталась с улыбкой, исполненной “какой-то жалкой наглости”, всё, что она говорила, было “глупо и пошло <...> как будто вместе с непорочностью оставляет и ум человека”.

Автор, разделяя потрясённое чувство Пискарёва, с горечью пишет: “...Женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом”.

Пискарёв не в силах перенести того, что красота женщины, дающей миру новую жизнь, может быть предметом торговли, ведь это поругание красоты, любви и человечности. Им овладело чувство “раздирающей жалости”, отмечает автор и объясняет: “В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы ещё безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная... она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях”.

Находясь в сильном психологическом напряжении, Пискарёв видит сон, в котором его красавица предстаёт как светская дама, пытающаяся объяснить посещение приюта своей тайной. Сон внушил Пискарёву надежду, которая разрушена жестокой и пошлой стороной жизни: “Желанный образ являлся ему почти каждый день, всегда в положении, противоположном действительности, потому что мысли его были совершенно чисты, как мысли ребёнка”. Поэтому он пытается искусственно, принимая наркотик, уйти в мир сновидений и иллюзий. Однако сны и иллюзии не могут заменить реальную жизнь.

Мечта о тихом счастье в деревенском домике, о скромной жизни, обеспеченной собственным трудом, отвергнута падшей красавицей. “Как можно! - прервала она речь с выражением какого-то презрения. - Я не прачка и не швея, чтобы заниматься работою”. Оценивая ситуацию, автор говорит: “В этих словах выразилась вся низкая, презренная жизнь, жизнь, исполненная пустоты и праздности, верных спутников разврата”. И далее в размышлениях автора о красавице опять возникает мотив демона: “...Она была какою-то ужасною волею адского духа, жаждущего разрушить гармонию жизни, брошена с хохотом в его пучину”. За время, которое художник не видел девушку, она изменилась к худшему - бессонные ночи разврата, пьянство отразились на её лице.

Бедный художник не мог пережить, по выражению автора, “вечный раздор мечты с существенностью”. Он не выдержал столкновения с суровой действительностью, наркотик разрушил его психику окончательно, лишил возможности заняться работой, противостоять судьбе. Пискарёв кончает жизнь самоубийством. Он неправ в этом безумном поступке: христианская религия считает жизнь величайшим благом, а самоубийство большим грехом. Также и с точки зрения светской нравственности лишение себя жизни недопустимо - это пассивная форма разрешения жизненных противоречий, ибо деятельный человек всегда может найти выход из самых сложных, казалось бы, неразрешимых ситуаций.

Описанием бедных похорон Пискарёва автор выражает своё отношение к социальному неравенству, выступающему за парадной внешностью города, вызывает чувство сострадания к простым людям, подчёркивает бессмысленность гибели художника.

Поручик Пирогов

Примерные вопросы для беседы.

- Почему Пирогов пошёл за блондинкой?

- Куда попал Пирогов вслед за красавицей, кем она оказалась?

- Почему Пирогов ухаживает за замужней дамой?

- Что высмеивается в образе Шиллера?

- Чем кончается история Пирогова?

- Что высмеивается в образе Пирогова, как автор это делает?

- В чём смысл сопоставления образов Пискарёва и Пирогова?

О поручике Пирогове автор говорит, что такие, как он, офицеры составляют “в Петербурге какой-то средний класс общества”, подчёркивая этим типичность героя. Рассказывая об этих офицерах, автор, конечно же, характеризует и Пирогова.

В своём кругу они считаются образованными людьми, потому что умеют развлекать женщин, любят потолковать о литературе: “хвалят Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и остроумными колкостями об А.А. Орлове”, то есть в один ряд ставят Пушкина и Булгарина, иронично замечает автор. В театр они ходят, чтобы показать себя. Их жизненная цель - “выслужиться до полковничьего чина”, достичь обеспеченного положения. Они обычно “женятся на купеческой дочери, умеющей играть на фортепиано, с сотнею тысяч или около того наличных и кучею брадатой родни”.

Характеризуя Пирогова, автор рассказывает о его талантах, на самом деле раскрывает такие его черты, как карьеризм, ограниченность, наглость, самоуверенная пошлость, стремление подражать тому, что входит в моду у избранной публики.

Любовь для Пирогова - лишь интересное приключение, “интрижка”, которой можно похвастаться перед друзьями. Поручик, нисколько не смущаясь, довольно пошло ухаживает за женой ремесленника Шиллера и уверен, что “любезность его и блестящий чин дают ему полное право на её внимание”. Он нисколько не утруждает себя думами о жизненных проблемах, стремится к удовольствиям.

Испытанием чести и достоинства Пирогова явилась “секуция”, которой подверг его Шиллер. Быстро забыв своё оскорбление, он обнаружил полное отсутствие человеческого достоинства: “с удовольствием провёл вечер и так отличился в мазурке, что привёл в восторг не только дам, но даже и кавалеров”.

Образы Пирогова и Пискарёва связаны с противоположными нравственными началами в характерах героев. Комический образ Пирогова противопоставлен трагическому образу Пискарёва. “Пискарёв и Пирогов - какой контраст! Оба они начали в один день, в один час преследование своих красавиц, и как различны для обоих них были следствия этих преследований! О, какой смысл скрыт в этом контрасте! И какое действие производит этот контраст!” - писал В.Г. Белинский.

Шиллер, жестяных дел мастер

Образы немцев-ремесленников - жестяных дел мастера Шиллера, сапожника Гофмана, столяра Кунца -

дополняют социальную картину Петербурга. Шиллер - воплощение меркантильности. Накопление денег составляет цель жизни этого ремесленника, поэтому строгий расчёт, ограничение себя во всём, подавление искренних человеческих чувств определяют его поведение. Вместе с тем ревность пробуждает чувство достоинства в Шиллере, и он, находясь в пьяном виде, не думая в этот момент о последствиях, вместе с друзьями высек Пирогова.

Вопросы и задания для учащихся

- Сформулируйте идею повести Н.В. Гоголя «Невский проспект».

- Напишите сравнительную характеристику Пискарёва и Пирогова.

- Напишите сочинение на тему «Художественное своеобразие повести Н.В. Гоголя “Невский проспект”».

Можно использовать примерный план:

1. Композиция повести.

2. Значение контраста в повести.

3. Роль фантастики, мотив демона.

4. Фамилии героев, отсутствие имён.

5. Патетика и сатира в повести, приёмы создания, примеры.

Примечания

Меркантильный

На протяжении трех лет с 1830 года Гоголь ходил на занятия, которые проводились на территории Академии искусств. Там он был вольноприходящим студентом, поэтому посещал далеко не все мероприятия и занятия, а только те, которые вызывали у него неподдельный интерес. Именно посещение этих занятий отражается на произведении «Невский проспект», которое появляется в печати намного позже.

Сам Гоголь о том, как он посещал академию искусств пишет следующее. Туда он отправлялся только после пяти часов, где на протяжении долгого времени наслаждался занятиями по живописи. Ему особенно нравилось место занятий, потому что там, он мог совершенствоваться, а труда и старания для этого было больше чем достаточно. Он старается точно передать все, что ему преподают, поэтому проводит в заведении достаточно времени и радуется тому, что может приобщаться к высокому искусству.

Там он познакомился со многими учеными и деятелями искусства, которые помогали ему, он считал знакомство с ними достаточно выгодным и приятным, а также возможностью расширять свои литературные горизонты. Он с особой любовью относится к занятиям, которые он посещает с регулярностью, ведь никто не заставляет его посещать занятия, он приходит, когда у него есть потребность. Там же он общается с другими людьми, которые помогают ему создать собственный профессиональный опыт и разнообразить его тем, как окружающие люди воспринимают окружающий мир.

Вовремя обучение и общения с разными великими людьми, возможностью созерцать искусство и создавать его своими руками, в 1831 году у него появляется замысел произведения, который он начинает потихоньку развивать.

Говорят, что основой становиться несколько нарисованных картин, на которых он изображает невские пейзажи. Он завершает работу над повестью в 1834 году, при этом получает цензурное разрешение от государственных властей, которое позволяет публиковать данное произведение для широкой публики.

Впервые печатается произведение в сборнике, который получил название «Арабески». Потом оно будет опубликовано еще и в других сборниках, где будут собраны и другие произведения Гоголя.

• Сергей Королев - доклад сообщение

  Космос, ракета, первый полет. Когда говорим об этом, то даже и не подразумеваем, что в этой области много сделал гениальный ученый Сергей Павлович Королев.

• Жизнь и творчество Евгения Евтушенко

  Евгений Александрович Евтушенко - советский, а позднее российский поэт, пик творческого подъема которого пришёлся на середину прошлого века. На его замечательные стихи были написаны не менее прекрасные песни

• Лотос - сообщение доклад (из красной книги)

  Лотос – цветок небесной красоты, его лепестки бывают чаще всего желтого и розового цвета, но есть и другие цвета, сам он растет из илистой воды. Он имеет мистическое значение во всех народах, о чем и пойдет речь далее.

• Лицейские годы Пушкина кратко

  Александром I был основан Царскосельский лицей - привилегированное учебное заведение для детей дворян. Первый класс был набран 19 октября 1811 года. В него входил и Александр Пушкин.

• Черное море сообщение доклад (2, 3, 4 класс окружающий мир)

  Многие ученые предполагают, что Черное море около 8 тыс. лет назад было бессточным пресным озером. Поднятие уровня Мирового океана в послеледниковом периоде привело к формированию турецких проливов: Дарданеллы, Мраморного моря, Босфора.