Аланское население поднепровья v век. Новые данные о пеньковской культуре в среднем поднепровье. Верхнее Поднепровье в IX веке

Введение…………………………………………………………………………. Глава 1. Верхнее Поднепровье в период образования древнерусского государства……………………………………………………………………… 1.1. Верхнее Поднепровье в дохристианскую эпоху……………………….. 1.2. Верхнее Поднепровье и Подвинье в IX веке……………………………. 1.3. Первый этап политогенеза Верхнего Поднепровья: конец IX - середина X вв……………………………………………………………………………….. 1.4. Второй этап политогенеза Верхнего Поднепровья: вторая половина X - первая половина XI в……………………………………………………………. Глава 2. Роль и значение Гнёздовского поселения в истории Верхнего Поднепровья…………………………………………………………………….. 2.1. История Гнёздово в период с IX - XI вв………………………………… 2.2. Экономическая и политическая роль Гнёздова в истории Верхнего Поднепровья и древнерусского государства…………………………………. Глава 3. Гнёздово – племенной центр кривичей и протогород древнерусского Смоленска............................................................................... Заключение……………………………………………………………………….. Список использованных источников………………………….………….......... Приложение………………………………………………………………………Перечень употребляемых терминов………………………….…………..........

Введение

В исследованиях, посвященных ранним этапам становления древнерусского государства, Гнёздовский археологический комплекс получил статус памятника особого масштаба и значения. Он включает в себя курганный могильник, насчитывающий более 2500 насыпей, два городища и обширное селище. Результаты исследований более чем 1100 курганов и поселения, площадь раскопанных участков которого составляет приблизительно 6000 кв. м, служат важнейшим источником для решения дискуссионных проблем этнической и социальной истории Древней Руси.

В исследованиях Гнёздовского поселения особое внимание уделялось таким вопросам как этнический состав проживавшего в нём населения, оставившего самый крупный раннесредневековый курганный могильник Восточной Европы; характер поселения и его место в формировании социально-политической структуры древнерусского государства в Верхнем Поднепровье; хронологические рамки его существования; характер контактов Гнёздова с Северной Европой, Средним Поднепровьем, мусульманским Востоком, а также западнославянскими землями и балтскими племенами.

Долгое время единственным источником изучения основных аспектов истории Гнездова являлись материалы курганных раскопок и другие данные археологии. Несмотря на то, что первые работы на Гнёздовском городище проведены в начале века, однако до 60-х годов XX в. они имели эпизодический характер. И только с 1967 года по настоящее время работы на Гнёздовском поселении проводятся практически ежегодно.

Актуальность темы работы состоит в том, чтобы показать историческую значимость Гнёздовского поселения не только для Смоленского Поднепровья, но также для граничащих с данным регионом северных районов Белоруссии, а также Верхнего Подвинья. Указанные области помимо специфики историко-культурного пограничья сами по себе образуют некую систему, обладают определенным культурным и этническим единством. Своеобразие очерченной области заключается в том, что она, в силу наличия основных речных путей (Днепр, Западная Двина, Лучеса, Каспля и др.), соединяла эти районы, которым суждено было сыграть исключительную роль в судьбах восточного славянства.

Целью данной работы является рассмотрение Гнёздовского археологического комплекса, относящегося к эпохе славянской колонизации Верхнего Поднепровья, а также особенностей функционирования в IX-XI вв. «пути из варяг в греки», как одного из определяющих факторов раннесредневековой истории Верхнего Поднепровья и Подвинья.

В работе решаются следующие задачи:

1. Исследование этапов политогенеза на территории Верхнего Поднепровья, начиная отдохристианской эпохи и заканчивая первой половиной XI века.

2. Изучение причин превращения Гнёздова из обычного сельского поселения в торговый и ремесленный центр Верхнего Поднепровья и Подвинья.

3. Рассмотрение экономической и политической роли Гнёздовского поселения в истории Верхнего Поднепровья и древнерусского государства.

Основным объектом исследования является Гнёздовский археологический комплекс, внимание к которому в отечественной и европейской науке всё более возрастает.

Научная новизна работы заключается в том, что Верхнее Поднепровье не принадлежит к областям, подробно изученным археологически. До сих пор не систематизирован в полной мере накопленный более чем за столетие археологический материал. Древности Смоленского, Витебского, Могилёвского и Гомельского Приднепровья изучались многими известными учёными, но зачастую порознь (Сизов В.И., Лявданский А.Н., Шмидт Е.А., Ляпушкин И.И., Авдусин Д.А., Жарнов Ю.Э., Пушкина Т.А. и др.), и выводы их исследований иногда бывали диаметрально противоположны; например, до сих нет единого мнения о том, является ли Гнёздово протогородом Смоленска. Поэтому необходимо составление единой археологической карты региона и ввод в единый научный оборот всего материала, изученного за последние десятилетия.

В методологическом плане работа построена на принципах историзма, объективности и ценностного подхода. При подготовке работы были использованы следующие методы исторического познания: историко-сравнительный, историко-типологический, логический, хронологический, статистический.

Научный поиск при исследовании данной проблемы носил комплексный характер. Достоверность полученных результатов обеспечивается всесторонним анализом изученных фактов, сравнением их с другими научными материалами и сопоставлением результатов с ранее известными результатами.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов, выводов и обобщений при изучении вопросов по истории освоения славянскими племенами Верхнего Поднепровья, становления в этом регионе древнерусского государства.

Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников, приложений и перечня употребляемых терминов.

Глава 1. Верхнее Поднепровье в период образования древнерусского государства

Верхнее Поднепровье в дохристианскую эпоху

Область Верхнего Поднепровья (другое название - Верхнее Поднепровье и Подвинье)расположена в полосе возвышенностей между речными бассейнами Черного и Балтийского морей (Днепром с Припятью, Западной Двиной и Неманом). Орошаемая Волжской и Окской речной сетью, она своим восточным краем захватывает северо-западный угол Среднерусской возвышенности.

К северу местность носит характер приозерной, холмистой, с ее типичным моренным ландшафтом; к юго-западу тянутся бесконечные, болотистые, малопроходимые, оригинальные низины и трясины Полесья, а к юго-востоку и востоку - широкие, слегка волнистые плоскогорья с ландшафтом среднерусских нечерноземных местностей. Малоплодородная, глинисто-песчаная почва Верхнего Поднепровья способствовала скоплению здесь лесных богатств и болотных образований, но мало благоприятствовала земледелию, а отсутствие здесь особенно ценных ископаемых богатств не содействовало развитию горных промыслов.

С другой стороны, удобное географическое положение делало его важным промежуточным звеном в торговых отношениях севера и юго-запада. Вот почему значение Верхнего Поднепровья с самого начала древнерусской истории было главным образом политическое, а экономическое значение отдельных городов и поселений сводилось к торговле поступавших из-за границы товаров, в обмен на товары местного произведения .

До заселения Верхнего Поднепровья и Подвинья славянамина его территории проживали, по всей вероятности, восточные балтские племена, в основном литовцы. Дело в том, что в Подвинье встречаются могильные насыпи, в которых гробы сделаны из каменных плит; такие же курганы встречаются в западной полосе Минской области и оттуда переходят в Гродненскую. Есть основания полагать, что эти каменные могилы литовского происхождения, так как славяне не употребляли для могильных материалов кроме земли и дерева. Затем, многие названия рек и озер в Верхнее Поднепровье и Подвинье - литовского происхождения. Наконец, одно литовское племя (галицды или голядь) еще в XII веке жило в восточных пределах Смоленской и в части Калужской областей России.

Но и литовцы пришли в Верхнее Поднепровье застав эту местность уже заселенную финскими племенами. Факт финских поселений доказывается тем, что названия большинства рек и озер объясняются из финского языка, с суффиксами - ва, - ма, - га, - ра, - са, - ша, - за (напр., Вязьма, Обша, Костра, Насва, Протва и др.). Таким образом, в Верхнем Поднепровье и Подвинье последовательно сменились финны, литовцы и затем уже славяне. Но небольшое пространство между Днепром и Припятью, прорезываемое рекой Березиной, не носит в себе следов ни финских, ни литовских поселений: все названия местностей здесь чисто славянского корня. Очевидно, что поселившиеся здесь славяне не застали никаких насельников.

Территория Верхнего Поднепровья, занятая в настоящее время четырьмя белорусскими областями - Витебской, Гомельской, Минской и Могилёвской, и российской - Смоленской областью в эпоху образования древнерусского государства была населена тремя славянскими племенами - кривичами, дреговичами и радимичами. Последнее племя, самое малочисленное, жило по берегам реки Сож. Дреговичи жили по реке Припять, и поселения их заполняли пространство между этой рекой и рекой Днепр на востоке, на севере ограничиваясь линией от Днепра на Минск, и на запад - по линии от Минска через верховья Немана и далее через Пинские болота назад к Припяти. Кривичи занимали северную и восточную часть Верхнего Поднепровья и всё Подвинье (от дреговицких границ на юге и новгородских на севере); от верховьев рек Западной Двины и Волги границы кривицкого племени шли на юг, захватывая часть нынешней Тверской области, западные части Московской области и всю Смоленскую область, подходя к Днепру по северной части Могилевской области.

Процесс этой колонизации славянами этих земель начался в VI-VII веках, когда их племена двинулись из своей родины, лежавшей между Карпатами, средней Вислой и верхней Припятью, через Волынь на пространство между Припятью и Днепром. Впереди шли кривичи. Осевшие рядом с Литвой, они оттеснили её, быть может, под напором шедших вслед за ними дреговичей. Кривичи не остановились в Подвинье и пошли дальше, основав среди финских племен города Новгород, Псков, Изборск, Смоленск.

Уже в историческое время кривицкое племя развило свою колонизацию дальше на восток - на Поволжье; таким образом, оно является одним из основных элементов в образовании великорусского племени (население Пскова, частью Новгорода и западных частей Тверского, Московского и Рязанского княжеств).

О дохристианском периоде истории кривичей, дреговичей и радимичей сохранилось очень мало известий, и о нём можно судить по тем памятникам быта, которые сохранились в могильных курганах. Раскопки, прежде всего, показывают, что эти племена, несмотря на взаимную близость, имели и свои особые обычаи. Это сказывается в формах погребального обряда. Кривичи предпочитали сожжение своих покойников и в курганах ставили урны с их прахом. Дреговичи погребали покойников в почвенном слое и иногда делали гробы весьма первобытного устройства.

Судя по предметам, которые сохранились в курганах, население занималось земледелием, звероловством и торговлей. Вообще это были не воинственные племена, так как находки оружия в курганах представляют большую редкость; мирный человек не считал нужным брать с собой на тот свет оружие. Зато чаще встречаются в курганных находках купцы с весами и с весовым камнем. Предметы курганного периода указывают уже на сравнительно высокую культуру его обитателей, которые вели осёдлый образ жизни. Кроме земледелия они широко развили скотоводство, им было известно ткацкое, бондарное, гончарное и ювелирное ремесло.

Много внимания кривичи, уделяли изготовлению различных украшений. Так, женщины украшали шею ожерельем, состоявшим из бус (стеклянных, сердоликовых, аметистовых, бронзовых, серебряных и др.) и разнообразных привесок, композиция которых отличается затейливостью форм и узоров. Руки и виски украшались кольцами и браслетами из серебра, бронзы, железа и стекла. Вообще количество и качество украшений было таково, что указывало на сравнительно большую зажиточность населения данной эпохи.

Некоторые из украшений, скорее всего, были получены путём торговли с народами Северного Кавказа и Поволжья, некоторые составляют местное производство. Все это указывает на высокие эстетические запросы тогдашнего обитателя Верхнего Поднепровья.

Интересно, что некоторые предметы обихода, употреблявшиеся в то отдаленное время, население Белоруссии и западных областей России сохранило и теперь; такова, например, форма украшений глиняных сосудов.

На некоторые обычаи того времени указывают предметы, найденные в курганных захоронениях. Например, известно, что чаши, из которых пьют вино и мёд богатыри русского эпоса, называются «ведрами». Это не случайная гипербола, так как в дреговичских курганах встречаются небольшие деревянные ведра с серебряными ручками, которые и служили той «чарой зелена вина», употреблявшейся на пирах.

Курганы показывают также, что при погребении употреблялся сложный ритуал, свидетельствующий о развитии религиозных верований. Немые курганы даже в данном случае дают возможность сопоставить тогдашние воззрения с современными верованиями: например, на могилу покойника приносили в глиняных сосудах огонь с домашнего очага.

Таким образом, уже в эпоху образования русского государства и принятия христианства, населявшие Верхнее Поднепровье племена кривичей и дреговичей далеко не были первобытными дикарями.

Верхнее Поднепровье в IX веке

Верхнее Поднепровье и Подвинье - это особый историко-культурный регион, являвшийся одним из очагов формирования древнерусского государ­ства.

Ввиду того, что письменные источники крайне скупо освещают историю этого региона, поэтому основными источниками для решения проблем раннего политогенеза в Верхнем Поднепровье и Подвинье являются археологические данные.

В IX веке эта территория выглядит однородной в этнокультурном отношении, представляя собой восточную часть основного ареала культуры смоленских длинных курганов VIII-X вв. (далее – КСДК). Исследователи отождествляют носителей этой археологической культуры с кривичами, поскольку ареал КСДК хорошо вписывается в рамки той территории, на которой они проживали .

В Верхнем Поднепровье и Подвинье пока не удаётся уверенно выделить какой-либо «племенной центр» или «центры» носителей КСДК, особенно если понимать под таковыми археологические комплексы, включающие укреплённые поселения. Так выразительных материалов КСДК на многочисленных городищах Смоленщины не обнаружено, хотя есть данные об эпизодическом использовании этим населением некоторых «городков» более ранних эпох, вероятно, в качестве убежищ. В частности, нет веских оснований утверждать, что Смоленск возник как «племенной центр» кривичей, поскольку в историческом центре современного Смоленск нет культурного слоя или отдельных комплексов, относящихся к этой культуре. Гнёздовский археологический комплекс, о котором речь пойдёт попозже, всецело связан с ранним этапом древнерусской культуры и не имеет прямого отношения к КСДК.

Следует также отметить, что материалы погребений КСДК не позволяют охарактеризовать кривичское общество как стратифицированное. Тем не менее, некоторая иму­щественная дифференциация внутри общин, по-видимому, имела место: на общем фоне выделяется ряд сравнительно «богатых» погребений с редкими привозными украшениями и даже изделиями из серебра - например .

Верхнее Поднепровье и Подвинье в IX веке не было изолированным регионом. В этот период выделяется два основных направления внешнеэкономических связей местного населения. Одним из них, вероятно, являлось «широтное», которое связывало данный регион через Среднее Подвинье с Юго-Восточной Прибалтикой, прежде всего с Латгалией. По этому, условно говоря, двинскому пути к кривичам привозили различные укра­шения из медных сплавов, особенно массивные литые гривны, браслеты. Не исключено, что эта торговля распространялась и дальше на восток, в бассейн Оки. Другим важным направлением внешней торговли было «юго-восточное», которое связывало Верхнее Поднепровье с северными районами Хазарского каганата , откуда поступали различные украшения, детали костюма и конской сбруи из медных сплавов, а также стеклянные бусы и, возможно, в небольшом количестве серебро. Можно утверждать, что северо-западная часть Верхнего Поднепровья являлась периферией зоны экономических интересов Хазарского каганата.

Имеются единичные, но достаточно надёжные данные, позволяющие утверждать, что в IX веке в Днепро - Двинское междуречье (но не на левобережье Днепра) начали проникать и там селиться скандинавы. Известно, по крайней мере, одно достоверное скандинавское погребение того времени, раскопанное в курганном могильнике Шишкино (Городок) на реке Царевич в бассейне Днепра. Найденные в нём равноплечая фибула, бронзовые пуговицы салтовского круга и набор стеклянных бус подтверждают именно такую датировку комплекса .

Ещё одним важным источником является широко известный клад у деревни Кислая Смоленской области, в состав которого с младшей монетой 837/838 годов входил так называемый полубрактеат Хедебю что указывает как минимум на участие скандинавов в формировании этих сокровищ. На сегодняшний день это единственный клад IX века, известный в данном регионе.

Можно предположить, что первые группы скандинавов, проникавшие в Днепро-Двинское междуречье и пытавшиеся (иногда успешно) закрепиться там надолго, привлекала не столько перспектива дальнейших вояжей на юг Восточной Европы и в Византию, сколько возможность включиться в торговлю местного славянского населения с Хазарским каганатом.

При всей важности именно этнической истории Среднего Поднепровья для уяснения многих аспектов позднейшей истории славянства и формирования Древнерусского государства белых пятен здесь еще очень много. Слабо исследованы бело-грудовская (XII - X вв. до н. э.) и чернолесская культуры, в частности их соотношение с тшинецкой, хотя и указывается на важную в данном случае связь с Центральной Европой. Не прослежены и переходы к последующим культурам. Есть тому объективные причины: один из главных показателей культуры (материальной и духовной) - погребальный обряд - у племен с трупосожжениями весьма упрощен и оставляет археологам практически одну керамику. О.Н. Трубачев, полемизируя с археологами, воспринимающими изменения в материальной культуре как смену этносов, не без иронии замечает, что смена орнамента на сосудах вообще может не означать ничего, кроме моды, которая, конечно, и в древности захватывала разные племена и народы.

Изменения в облике культуры на Среднем Днепре могли происходить и из-за смены населения в степных районах, а также из-за постоянных миграций с запада или северо-запада на восток и юго-восток. Как раз в начале VII в. до н.э. из Причерноморья уходят киммерийцы и примерно через несколько десятилетий в степи появляются скифы. Сохранилось ли на месте прежнее земледельческое население? Б.А. Рыбаков в книге «Ге-родотова Скифия» доказывает, что сохранилось и сохранило определенную самостоятельность. Он обращает внимание, в частности, на то, что на стыке степной и лесостепной полосы, где и в киммерийское время были укрепленные поселения, при скифах пограничная полоса укреплялась в еще большей степени. Это - убедительное свидетельство неоднородности территории, обозначенной Геродотом как «Скифия». И важно само указание на существование на севере «Скифии» «скифов-пахарей» со своими культами и этнологическими преданиями. Любопытно, что у этих племен жило предание о проживании их на том же месте в течении тысячелетия. В данном случае предание совпадает с реалиями: тысяча лет до Геродота прошла от начала сруб-ной культуры в Причерноморье, и тысяча же лет отделяла «ски-фов-пахарей» от возникновения тшинецкой культуры.

Согласно легенде, «на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плут, ярмо, секира и чаша». Культовые чаши археологи находят в скифских погребениях, но в основе их оказываются формы, распространенные в доскифское время в культурах лесостепи - белогрудовской и чернолесской (XII - VIII вв.).

Геродот столкнулся и с разными версиями относительно численности скифов: «Согласно одним сообщениям, скифы очень многочисленны, а по другим - коренных скифов... очень мало». В эпоху расцвета скифского объединения довольно единообразная культура распространяется на многие нескифские территории. Происходит примерно то же, что и в Центральной Европе в связи с подъемом кельтов: практически во всех культурах замечается латенское влияние. Когда же в последних веках до нашей эры скифы" загадочным образом исчезли (по версии Псевдо-Гиппократа они выродились), на территории Скифии возрождаются старые традиции и, видимо, старые языки. Вторжение с востока сарматов способствовало упадку скифов, но воздействие сарматов на местные племена оказалось меньшим, чем их предшественников.

В VI в. до н.э. на территории украинского и белорусского Полесья появляется новая культура, названная милоградской. Юго-западные черты, отмечаемые в ней, позволяют предполагать смещение части населения от предгорий Карпат в лесистые области бассейна Припяти. По мнению исследователей, речь идет об упоминаемых Геродотом неврах, которые незадолго до его путешествия в Причерноморье покинули первоначальную территорию из-за нашествия змей. Обычно отмечается, что тотем змеи был у фракийцев и Геродот просто буквально воспринял рассказ о нашествии племени с таким тотемом. Культура просуществовала до I - II в. н. эй была разрушена или перекрыта племенами зарубинецкой культуры, возникшей во II в. до н. э.

Пересечение и переплетение милоградской и зарубинецкой культур породило дискуссию: какую из них считать славянской? При этом споры шли в основном о зарубинецкой культуре, и участвовали в них в той или мере многие исследователи. Большинство археологов Украины и Белоруссии признавали культуру славянской. Последовательно на большом материале этот вывод обосновывал П.Н. Третьяков. Возражали авторитетные археологи И.И. Ляпушкин и М.И. Артамонов, а В.В. Седов признавал культуру балтской.

Зарубинецкая культура зарождалась одновременно с пше-ворской на юге Польши. Последняя включала часть территории, входившей ранее в состав лужицкой культуры, и некоторые археологи видели в ней первоначальных славян. Но славянство их доказывается и традициями материальной культуры, и логикой историко-генетического процесса. Б.А. Рыбаков считал неслучайным, что обе культуры как бы повторяют границы тшинецкой культуры, а зарубинецкая также и промежуточную чернолесскую. Зарубинцы были связаны с расселившимися до Карпат кельтами и должны были постоянно обороняться от почти в то же время появившихся у границ лесостепи племен сарматов.

До сих пор по границе лесостепи на сотни километров тянутся ряды валов, называющихся с давних пор «Змиевыми» или «Трояновыми». Их датировали различно - от VII в. до н.э. до эпохи Владимира Святого (X в.). Но валы явно возводились для защиты именно территории зарубинецкой культуры, и закономерно, что киевский энтузиаст A.C. Бугай нашел материальные доказательства того, что насыпаны они около рубежа нашей эры.

Примечательно, что поселения зарубинецкой культуры не были укрепленными. Очевидно, с северными и западными соседями зарубинцы жили мирно. От степи же, где в это время кочевали сарматы, отгородились недоступными для конницы валами. Валы и сейчас производят впечатление. И встает закономерный вопрос: насколько организованным должно быть общество, чтобы возводить такие сооружения? А общество это, судя по жилищам, еще не знало неравенства: это был труд свободных общинников многих поселений.

Зарубинецкая культура, надежно прикрытая с юга, пала во II в. н.э. в результате нового нашествия с северо-запада. П.Н. Третьяков нашел доказательства того, что зарубинцы переместились к северо-востоку и востоку на левобережье Днепра, где позднее сливаются с новой волной славянских переселенцев из Центральной Европы.

Будучи последовательным приверженцем концепции славянской принадлежности зарубинецкой культуры, П.Н. Третьяков не определил своего отношения к мил оград овцам, неоднократно склоняясь то в одну, то в другую (именно балтскую) сторону. Весомые аргументы против балтоязычия милоградов-цев привела О.Н. Мельниковская. Главным среди этих аргументов оказывается факт локализации культуры значительно южнее, чем предполагалось ранее: именно у верховьев Десны и Южного Буга. Здесь расположены наиболее ранние памятники милоградовцев и движение их на северо-восток, прослеживаемое по археологическим данным, хронологически совпадает с переселением Геродотовых невров.

О.Н. Мельниковская не определяет этнической принадлежности милоградовцев-невров, отдавая однако предпочтение славянам и находя у милоградовцев те признаки, которыми П.Н. Третьяков доказывал славянство зарубинцев. Белорусский археолог Л.Д. Поболь склонен был видеть в милоградовцах пред-шествеников зарубинцев. В.П. Кобычев, не связывая милоградовцев с неврами, высказал предположение об их кельтском происхождении. Но связь здесь, видимо, косвенная, опосредованная. В сложении милоградовцев могли принять участие племена, отступавшие из Прикарпатья на северо-восток. Это либо иллиро-венеты, либо славяне или родственные им племена. Иллирийское присутствие фиксируется как раз у верховьев Десны и Буга, хотя в целом топонимика области, занятой милоградовца-ми, славянская. А кельты рядом были. Археологические исследования в Румынии позволили обнаружить по соседству с милоградской культурой кельтские погребения IV в. до н. э.

Явно не балтское происхождение милоградской культуры решает вопрос в том же направлении и относительно зарубинецкой. Балтской эту культуру можно было бы признать лишь в том случае, если бы можно было допустить приход зарубинцев из одной названных выше балтских областей. Но во всех этих областях и после возникновения зарубинецкой культуры продолжалась размеренная (и застойная) жизнь.

Но, будучи обе славянскими, культуры явно не смешивались и отличались друг от друга. Даже оказавшись на одной территории, они не смешивались. Это дает основание считать, что пришли на эту территорию зарубинцы все-таки извне. Появление их на территории милоградской культуры углубляло различие с балтскими племенами. И прийти они могли лишь с запада, северо-запада или юго-запада. Л.Д. Поболь отмечает, что в культуре «очень мало элементов западных культур и несравненно больше юго-западных, кельтских». Типы сосудов, которые рассматриваются как поморские, автор находит в гальштатских погребениях около Радомска, а также в захоронениях на этой территории эпохи бронзы.

Таким образом в Среднем Поднепровье прослеживается постоянное присутствие славянского населения с XVв. до н.э.

по II в. н.э. Но прародиной эта территория не является. Прародина осталась в Центральной Европе.

Во II - IV вв. н.э. славяне входили в состав Черняховской культуры, территорию которой ученые отождествляют с Гэтским государством Германариха. В V в. славяне составляли большинство населения Гуннской державы Аттилы. В отличие от воинственных гуннов и германцев, славяне не принимали участия в битвах. Поэтому они не упоминаются в письменных источниках, но в археологической культуре того времени четко прослеживаются славянские черты. После распада государства Аттилы славяне выходят на историческую арену.

В VI - VII вв. славяне расселяются на территории Прибалтики, Балкан, Средиземноморья, Приднепровья, достигают Испании и Северной Африки. Примерно три четверти Балканского полуострова были завоеваны славянами за столетие. Вся область Македонии, примыкавшей к Фессалонике, называлась «Склавенией». К рубежу VI - VII вв. относятся сведения о мощных славянских флотилиях, плававших вокруг Фессалии, Ахеи, Эпира и достигавших даже южной Италии и Крита. Почти везде славяне ассимилируют местное население. В Прибалтике - венетов и северных иллирийцев, в результате формируются балтийские славяне. На Балканах - фракийцев, в результате возникает южная ветвь славянства.

Археологи обнаружили памятники материальной культуры склавинов и антов. Склавинам соответствует территория археологической культуры Прага-Корчак, распространявшейся к юго-западу от Днестра. На востоке от этой реки существовала другая славянская культура - пеньковская. Это были анты.

В VI - начале VII в. территорию нынешнего своего проживания заселили восточнославянские племена - от Карпатских гор на западе до Днепра и Дона на востоке идо озера Ильмень на севере. Племенные союзы восточных славян - северяне, древляне, кривичи, вятичи, радимичи, поляне, дреговичи, полочане и др. - фактически являлись государствами, в которых существовала обособившаяся от общества, но контролировавшаяся им княжеская власть. На территории будущего Древнерусского государства славяне ассимилировали многие другие народы - балтские, финно-угорские, иранские и другие племена. Таким образом сформировалась древнерусская народность.

К IX в. славянские племена, земли, княжения занимали огромные территории, превышавшие площадь многих государств Западной Европы.

Литература

Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по антропологическим данным. М., 1973.

Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы. М., 1969. Денисова Р. Я. Антропология древних балтов. Рига, 1975. Державин Н. С. Славяне в древности. М., 1945.

Ильинский Г. А. Проблема праславянской прародины в научном освещении А. А. Шахматова // Известия отделения русского языка и словесности АН. Пгр., 1922. Т.25.

Кобычев В. П. В поисках прародины славян. М., 1973.

Лецеевич Л. Балтийские славяне и Северная Русь в раннем Средневековье. Несколько дискуссионных замечаний // Славянская археология. Этногенез, расселение и духовная культура славян. М., 1993.

Мельниковская О. Н. Племена Южной Белоруссии в раннем железном веке. М., 1967.

НидерлеЛ. Славянские древности. Т.1. Киев., 1904.

НидерлеЛ. Славянские древности. М., 1956.

Поболь Л. Д. Славянские древности Белоруссии. Минск, 1973.

Проблемы этногенеза славян. Киев, 1978.

Рыбаков Б. А. Геродотова «Скифия». М., 1979.

Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979.

Седов В. В. Славяне в раннем Средневековье. М., 1995.

Славяне и Русь. Проблемы и идеи. Трехвековой спор в хрестоматийном изложении / Сост. А.Г. Кузьмин. М., 1998.

Славянские древности. Киев, 1980.

Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. М., 1953.

Третьяков П. Н. По следам древних славянских племен. Л., 1982.

Трубачев О. Н, Языкознание и этногенез славян. Древние славяне по данным этимологии и ономастики // Вопросы языкознания. 1982. № 4-5.

Трубачев О. Н. Этногенез и культура древних славян. М., 1991.

Филин Ф. П. Происхождение русского, белорусского и украинского языков. Л., 1972.

Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981. Шафарик П. Й. Славянские древности. Прага - Москва, 1837.

Яркие признаки оседлого населения появились в бассейне Северского Донца, Оскола и Дона лишь на рубеже VII-VIII вв. Промежуток же между этими периодами - конец IV- VII вв. (время Великого переселения народов и сразу вслед за ним) - самый темный в археологическом отношении в истории Юго-Восточной Европы, которая представляла собой своеобразный «этнический котел». Определить этническую принадлежность редких поселений и погребений практически невозможно: истоки одних предметов находят в Прибалтике, других - в городах Причерноморья, третьих - в сар- мато-аланской среде. Во всяком случае, катакомбные погребения, характерные для лесостепного варианта салтовской культуры, которые с уверенностью можно было бы датировать V- вв., в этом районе неизвестны.
Да и климатические условия этого региона, в частности Поднепровья, в конце IV - начале VI в. были малопригодны для жизни. В конце IV в. началось резкое похолодание (холоднее всего было в V в.), стало сыро и болотисто. Поэтому и ждать больших находок этого времени не приходится.
Но в данном случае этномаркирующим признаком могут служить и стационарные ремесленные поселения. Непосредственная генетическая связь прослеживается между салтовской лощеной керамикой и гончарной посудой VI-VII вв. так называемых «пастырского» и «канцеровского» типов. Посел
ки гончаров в Среднем и Нижнем Поднепровье - Пастырское городище, Балка Канцерка, Стецовка, хронологически и территориально вписываясь в пределы славянской пеньковс- кой культуры, были бесспорно ей иноэтничны.
Пеньковская культура относится к области распространения славянской пражской керамики. Свое название эта посуда получила по местам первых находок - в Чехии и на Житомирщине (поселение Корчак). Славяне изготавливали посуду только для домашних и ритуальных нужд. Керамика обычно не выходила за пределы села, не говоря уже о продаже в другие регионы. Гончарного круга славяне не знали, и если появлялись круговые горшки и кувшины в какой-нибудь славянской культуре, это означало прибытие какого-нибудь иного этноса. После распада союза славян с этим народом искусство гончарного круга забывалось за ненадобностью.
И основной тип пражско-корчакской керамики - это лепные высокие горшки с усеченно-коническим туловом, слегка суженным горлом и коротким венчиком. На большей части посуда нет никакого орнамента. Только изредка встречаются горшки с косыми насечками по верхнему краю венчика[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Эта керамика характерна для всего славянства в период после Великого переселения и до образования славянских государств. Хотя и позже, когда в городах вовсю работали гончарные мастерские, в селах продолжали лепить традиционные горшки. Такой была керамика и балтийских славян, и дунайских, и на Адриатике, и на Днепре.
Пеньковская культура простиралась в V-VII вв. от Нижнего Дуная до Северского Донца. Но в отличие от более западных славян, пеньковцы не знали курганов (господствовали урновые и ямные трупосожжения) и височных колец, по которым обычно различают группировки славян. Считается, что эти особенности достались пеньков- цам от славян Черняховской культуры, на которых оказало влияние двухвековое общение с готами, сарматами, даками, кельтами, аланами и другими жителями Северного Причерноморья II-IV вв. н.э.

Л 5

основные памятники пеньковской культуры

/>

Культурный слой на всех поселениях славян очень незначителен. Значит, период эксплуатации каждого селища был недолгим. Очевидно, это связано с неспокойной обстановкой в то время. Славянские племена в V-VII вв. появились на исторической арене как воины, беспокоившие границы Византии, и известно, что жители Поднепровья тоже участвовали в этих походах. Кроме того, подсечно-огневая система земледелия, которую практиковали тогда славяне, требовала частых переселений на новые места (после истощения почвы).
Застройка славянских поселений, как и почти везде, бессистемна, укреплений нет. Но на данной территории жили не только славяне. Обычно индикатором пеньковской культуры называют пальчатые и антропоморфные фибулы (застежки для плащей) . Производились они, по мнению ряда ученых, на Пастырском городище в Поднепровье.
Славяне, как известно, до принятия христианства покойных сжигали. Но в достоверных погребениях с трупосожжениями подобные фибулы не найдены. Зато обнаруживают их в захоронениях по обряду ингумации. Таких умерших хоронили вытянуто на спине, головой на северо-запад, с руками, лежащими вдоль туловища. Пальчатые фибулы находятся на плечевых костях - там, где был плащ. Ясно, что обряд погребения языческий, но не славянский. Однако около умершего, как правило, обнаруживается лепной славянский горшок с посмертной пищей!
Вообще плащи с фигурными застежками были очень популярны у народов, живших на границе с Римской империей и испытавших ее влияние, особенно на Дунае. Дунайские истоки многих пастырских украшений, в том числе и фибул, бесспорны. Немецкий ученый И. Вернер отмечает генетическую связь пальчатых фибул Приднепровья с фибулами крымских готов, гепидов и южнодунайских германских групп на византийской территории, замечая, что «германские» фибулы были парными и являлись принадлежностью женской одежды[***********************************************************************************************]. А.Г. Кузьмин связывает ямные трупоположения на пеньковской территории, в инвентаре которых есть такие фибулы,

с дунайскими ругами, часть которых после поражения гуннов ушла с ними в Поднепровье[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††].
Далее пальчатые фибулы уже в днепровском виде распространяются на Нижнем и особенно на Среднем Дунае, в рамках так называемой аварской культуры (ее связывают с приходом авар и появлением Аварского каганата), проникают на Балканы и Пелепоннесский полуостров, а также в области Мазурского Поозерья и Юго-Восточной Прибалтики[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. По крайней мере, в Среднее Подунавье эти фибулы попадают вместе с пеньковскими трупоположениями. Ареал их распрос
транения совпадает с локализацией области Ругиланд и многочисленных топонимов с корнем rug, ruz. Сейчас существует и теория о происхождении имени «русь» от этнонима «руги». Однако определить название народа, хоронившего покойных со славянскими сосудами и в плащах с фибулами, сейчас невозможно. Тем более что письменных свидетельств об обитании ругов на Днепре в V-VI вв. н.э. нет.
Но ремесленники, создававшие эти изделия, ни к готам или ругам, ни к славянам, ни к тем, кто оставил пеньковские трупоположения, отношения не имели. На Пастырском городище, помимо гончарных мастерских, обнаружены четыре юртообразных наземных постройки и шесть полуземлянок, также неславянской принадлежности (очаги в центре вместо традиционных славянских печей в углу дома) . Все эти жилища имеют аналогии в жилых постройках Маяцкого комплекса салтовской культуры[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Подобные постройки характерны и
для других гончарных поселений Поднепровья того времени (Осиповка, Стецовка, Луг I, Будище и др.). B.C. Флеров считает все юртообразные жилища Среднего Поднепровья принадлежащими праболгарам[************************************************************************************************].
Но на поселениях типа Стецовки обнаружена керамика не приазовского, а «аланского» вида. Присутствие здесь юртообразных жилищ, а не классических полуземлянок лесостепного варианта салтовской культуры объясняется просто: принцип строительства полуземлянок был заимствован жителями лесостепи у славян Поднепровья, что признается практически всеми археологами. Исчезновение юртообразных помещений у салтовцев лесостепи тоже естественно. Согласно исследованию самого B.C. Флерова, такие жилища - переходный тип, характерный для периода приспособления к оседлой жизни. Это вполне естественно для народа, который провел в перепе- тиях Великого переселения более двух веков и раньше вел полукочевой образ жизни.
Лепная керамика этих центров, производившаяся не на продажу, тоже очень отличается от славянской и имеет явную генетическую связь с сарматскими горшками и керамикой комплексов степного юга, причем эта форма продолжала существовать в лепной посуде уже салтовской лесостепи[††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††]. На славянских пеньковских поселениях доля керамики «пастырского» типа очень мала - менее 1 процента. Как видно, славяне представляли не лучший рынок сбыта для пастырских мастеров. Но среди степных народов, в основном сармато-алан, керамика пользовалась успехом. Аналогии гончарной пастырской посуде найдены не только на Салтовском городище, но и в Молдавии и Болгарии (в Плиске).
Имя носителей пеньковской культуры давно известно. Это анты, хорошо знакомые византийцам и готам по событиям VI - начала VII в. Крупнейшие историки того времени - Прокопий Кесарийский, Иордан, Феофилакт Симо- катта - отмечают, что анты пользовались тем же языком,
что и склавины (более западная группа славян), имели с ними одинаковые обычаи, быт, верования. Но вместе с этим византийцы как-то отличали склавина от анта даже среди наемников империи. Значит, этнографические особенности у антов все-таки были. Очевидно, неславянским является само название «анты». Большинство ученых производит его сейчас из иранских наречий (ант - «окраинный»). Иранскими в основе являются и многие более поздние названия славянских племен от Днепра до Адриатики: хорваты, сербы, северяне, тиверцы. В отношении хорватов и сербов более поздние заимствования невозможны: в VII-VIII вв. эти племенные союзы большей частью находились уже на Балканском полуострове. Потому логичными стали поиски иранских элементов в пеньковской культуре, принадлежавшей антам.
Существование в ее пределах гончарных мастерских, археологически связанных с сармато-аланской средой, позволило В.В. Седову говорить о формировании антского племенного союза на основе некоего «ассимилированного ираноязычного населения», которое осталось со времен Черняховской культуры[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Но как раз ассимиляция этого иранского элемента не прослеживается (можно говорить лишь о мирном их сосуществовании со славянами). Пастырская лощеная керамика имеет прямую связь не с Черняховской, а с приазовскими и крымскими формами II-VI вв. н.э. К сожалению, источниковая база недостаточна для более полной характеристики «пастырской культуры».
Генетически связанным с ней является более поздний «канцерский тип» гончарной лощеной керамики. Он получил распространение в Надпорожье и по течению Тясмина. Хронологические рамки его являются темой отдельной дискуссии. Украинский археолог А.Т. Смиленко археомагнитным методом датировала Канцерское поселение второй половиной VI - началом VIII в.[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Т.М. Минаева по аналогиям на Северном Кавказе сдвинула хронологические рамки выше:
- начало IX в.[*************************************************************************************************]. С.А. Плетнева и К.И. Красильников обратили внимание на идентичность гончарных мастерских Канцерки и Маяцкого комплекса, что позволило им датировать Канцерку концом VIII в.[†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††], таким образом связав это поселение с «экспансией Хазарского каганата».
Действительно, в аланской принадлежности гончарных комплексов «канцерского типа» сомнений нет. Но также нет необходимости пересматривать установленную физическим методом дату этих поселений. Нижняя датировка лесостепных комплексов салтовской культуры всегда связывалась с теорией переселения алан с Кавказа, которое датируют VIII в. Однако оснований для такой датировки, как мы уже убедились, нет, а археологические и лингвистические материалы ставят под сомнение сам факт миграции крупного аланского массива. Данные же антропологии и нумизматики говорят о значительной архаичности Маяцкого и Верхнесалтовского могильников (кранилогический тип и находки монет VI - начало VII в.). Верхнесалтовский могильник же отличается от остальных салтовских катакомбных захоронений и Северного Кавказа: если везде тела женщин скорчены, то в Верхнем Салтове вытянуты. Это позволяет археологам сделать вывод о сохранении здесь древней сарматской традиции, которая на Северном Кавказе была изжита. Архаичными признаются и многие погребения Дмитровского катакомбного могильника: аналогии их инвентарю не выходят за пределы - VII в. Эти факты дали B.C. Флерову возможность выделять особую этническую группу сармато-алан с сохранением древних восточноевропейских традиций[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Поэтому более приемлемым представляется пересмотреть нижнюю границу именно указанных комплексов СМК, тем более что верхний слой и Пастырского городища, и Балки Канцерка имеет явный салтово-ма- яцкий облик.

Таким образом, комплексное исследование материалов археологии, лингвистики и эпиграфики, а также сообщений письменных источников позволяет предположить непосредственную связь ядра Русского каганата с сармато-аланскими племенами Северного Причерноморья и Крыма первых веков н.э., в особенности с роксоланами. После гуннского нашествия часть их появляется на Северном Кавказе (район Кис- ловодской котловины), что подтверждается как данными ара- бо-персидских источников о русах на Кавказе в VI-VII вв., так и аутентичными материалами археологии. Другая часть этих племен, вероятно, откочевала в Приднепровье и Подонье, что косвенно подтверждают материалы «пастырской культуры» и поселений «канцерского типа», а также наиболее ранний культурный слой Дмитриевского, Маяцкого и в особенности Верхнесалтовского комплексов, население которых значительно отличалось своей материальной культурой от других носителей лесостепного варианта СМК.
Участие в формировании ядра Русского каганата «рухс- асов» Предкавказья также находит подтверждение. Богатый материал для решения этого вопроса дает Маяцкий могильник. Формы катакомб и черты обряда обездвиживания (частичное разрушение скелетов) очень близки Клин-Ярскому комплексу у Кисловодска, который датируется предварительно II-IV и V-VIII вв.
Этот обряд, известный еще у скифов, был распространен в формах, сходных с салтово-маяцкими, в Черняховской культуре: во II-IV вв. - в Среднем и Нижнем Поднепровье, во II-V вв. - в Поднестровье и Побужье, в аланских могильниках Крыма. Со II-III вв. он известен в катакомбах Северного Кавказа, а также в катакомбной кубайско-карабулакской культуре III-IV вв. в Фергане. Выражался он в том, что при положении в могилу умершему перерезали сухожилия и связывали ноги, а через некоторое время (год или три) после похорон могила вскрывалась и кости покойного перемешивались, разрушалась грудная клетка (чтобы не мог дышать) и от скелета отделялась голова. Все это делалось, чтобы обезопасить живых от появления воскресшего мертвеца. В зависимости от верований общины, в одних могильниках это применялось ко всем взрослым, в других - лишь к тем, кто при жиз
ни выполнял магические функции. Кстати, подобные действия уже после принятия христианства были распространены у славян в Дунайской Болгарии, на Украине, в Белоруссии и Карпатах.
Архаичность части инвентаря Маяцкого могильника и краниологический тип, ближайшие аналогии которому находятся в роксоланских захоронениях Северного Причерноморья I-III вв. н.э., показывают, что миграцию с Северного Кавказа в VIII в. предположить нельзя. В Клин-Яре такие захоронения появляются с V в. н.э., причем могильник функционирует непрерывно. С V по VIII в. отток населения из этих мест не происходил. Очевидно, и в Клин-Яре, и на Маяцком комплексе поселились родственные кланы, возвратившиеся из походов времен Великого переселения. Такой же является связь других древнейших комплексов салтовской культуры с памятниками V-IX вв. в районе Кисловодска. То есть ядро салтовцев появилось в Подонье еще в VI в. и сразу же наладило отношения со славянами. Это положило начало истории русов салтовской культуры.

Чернигов - один из крупнейших и самых значительных древнерусских городов Среднего Поднепровья. В летописи он впервые назван под 907 г. в числе городов - получателей византийской дани.

Черниговская земля. Чернигов - один из крупнейших и самых значительных древнерусских городов Среднего Поднепровья. В летописи он впервые назван под 907 г. в числе городов - получателей византийской дани (ПСРЛ, т. I, стр. 31). Город занимал правый, высокий берег р. Десны и состоял из нескольких укрепленных частей. Детинец (площадь около 16 га) располагался на возвышенном мысу при впадении р. Стрижет, в Десну. К детинцу с севера и запада примыкал окольный город (около 40 га), с юго-запада - Третьяк (площадь около 20 га). Вся эта территория охватывалась обширным полукольцом Предградья (площадь около 80 га), укрепления которого, судя по планам XVIII в., переходили на левый берег Стриж-1тя. Под детинцем и к югу от него находился на пониженной и иногда затопляемой части Деснийской поймы Черниговский подол. Общая укрепленная площадь Чернигова превышала 150 га. Древнейшее ядро города окружали курганные могильники.

История Чернигова насыщена важными политическими событиями. Уже в начале XI в. город стал столицей Мстислава Владимировича Тмутараканского, поделившего со своим братом Ярославом Мудрым Русь но Днепру. Мстислав строит здесь один из первых каменных храмов - величественный Спаский Собор. Черниговское княжество обособляется от Киева до второй половины XI в. После Любечского съезда (1097 г.) в городе окончательно утверждаются потомки Святослава Ярославича. До середины XIII в. Черниговская земля входила в число важнейших и обширнейших древнерусских княжеств. Владения черниговских князей простирались от бассейна верхнего течения р. Оки па северо-востоке до Курска и Северского Донца на юге и Клецка и Слуцка - на западе. Князья из династии черниговских Ольговичей и Давыдовичей не раз занимали великокняжеский киевский стол. Иногда они воевали, но чаще выступали совместно с половцами в междоусобной борьбе, чем заслужили печальную славу в памяти современников. Чернигов был центром епархии, епископы которой подчиняли себе длительное время и муромо-рязанские земли. Город неоднократно подвергался военным нападениям, выдержал несколько жестоких осад, но во время Батыева нашествия был основательно разрушен. Уже во второй половине XI в. в Чернигове, судя по данным летописи, помимо детинца, существовал и окольный город. Время сооружения Предградья устанавливается предположительно: первая половина - середина XII в., когда Чернигов вступил в пору своего расцвета.

О глубокой древности Чернигова свидетельствуют не только величественные курганные раскопки языческого некрополя, но и особый цикл черниговских былин. К сожалению, от собственного черниговского летописания сохранились лишь незначительные отрывки, что затрудняет изучение многовековой истории города.

Археологические исследования в Чернигове начались давно, но до конца 40-х годов XX в. они велись от случая к случаю, без особой целенаправленности. Внимание раскопщиков привлекали остатки монументальных построек. Лишь массовые раскопки черниговских курганов, осуществленные в 70-80-х годах XIX в. Д. Я. Самоквасовым, а затем в 1908 г. участниками XIV Археологического съезда, дали много цепных материалов по ранней истории города. После Великой Отечественной воины положение изменилось. В черниговском детинце широкими площадями провел раскопки Б. А. Рыбаков. В течение нескольких лет здесь работала экспедиция Института археологии АН УССР (В. А. Богусевич, Д. И. Блифельд). Архитектурные памятники города исследовали П. В. Холостенко и П. Д. Барановский. Сейчас раскопки в Чернигове и наблюдения за строительными работами осуществляют Исторический музей и Историко-архитектурный заповедник (В. П. Коваленко, А. А. Карпобед).

Накопленные материалы во многом уточнили и прояснили картину возникновения и развития города. Культурные слои IX-X вв. обнаружены в детинце, в Третьяке, около Елецкого монастыря. Раннеславянская (роменская) керамика найдена на городище и селище в урочище Еловшина (окраина современного города, левый берег р. Стрижня). Таким образом, к началу X в. на территории Чернигова существовало несколько поселений. О том же говорят соответствующие им курганные группы. Пока трудно установить место древнейшего поселения славян в Чернигове. В первой половине X в. центром, стягивающим вокруг себя остальные поселки, становится городище в устье р. Стрижня. Ранний Чернигов, как и Киев, представлял собой агломерацию поселений, еще разделенных необжитыми территориями, занятых некрополями и сельскохозяйственными угодьями. Но в нем имелся свой общественно-политический центр и главное языческое капище, находившееся в пойме Десны на песчаной возвышенности, недалеко от Ильинской церкви XI в., сохранившее в местной топографии название «Святая роща».

В Чернигове - обосновалась местная княжеская династия, представители которой были похоронены в огромных курганах «Княжны Чорны» и «Черной Могиле», Князей окружали могущественные бояре, величественные погребальные насыпи которых являются центрами отдельных курганных групп. Возможно, некоторые из этих бояр вышли из местной родоплеменной знати, подчинившей себе окрестные поселки.

Ранний детинец, по предположению Б. А. Рыбакова, занимал юго-западную, более возвышенную часть его будущей территории. И действительно, последующие раскопки обнаружили в 50-70 м восточнее Спасского собора засыпанный позже ров. Княжеский двор в XI в. находился неподалеку от Спасского собора, на месте построенного в начале XII в. Борисоглебского храма. Под его полами и рядом с ним были вскрыты фундаменты двух дворцовых палат. С расширением площади детинца до берегов Стрижня княжеский двор в начале XII в. переместился на северо-восток. Его местоположение фиксируется остатками Михайловской и Благовещенской церквей, исследованных Б. А. Рыбаковым.

Епископский двор располагался к западу от кафедрального Спасского собора. От него сохранились фундаменты обширной двухкамерной каменной постройки, некогда украшенной фресковой росписью и поливными плитками. В детинце обнаружены также усадьбы феодальной знати и жилища непривилегированного, возможно, зависимого населения.

Раннегородской период истории Чернигова завершается во второй половине XI в., когда окончательно складывается плановая структура города с детинцем и первым окольным городом (вероятно, включая, Третьяк), появляются первые пригородные монастыри. О системе уличной планировки города судить трудно. Можно лишь предположить, что ее основу образовывала сквозная магистраль, па юге выводившая на дорогу к Киеву, а на северо-востоке - к Седневу и Новгороду-Северскому. Ее пересекала улица, через Любецкие ворота вливавшаяся в путь на Любеч и Гомель.

Расцвет Чернигова в XII в. отмечен возведением новых укреплений (острога) вокруг Предградья и массовым каменным строительством. Помимо сооружения епископских палат и нескольких храмов, в детинце строятся Успенская церковь в Елецком монастыре и Пятницкая церковь на торгу у стен первого окольного города.

В процессе раскопок в разных частях Чернигова (детинец, Третьяк, окольный город, Предградье) обнаружено несколько десятков жилых и хозяйственных построек XI-XIII вв. Наряду с рядовыми, частично заглубленными в землю жилищами найдены и богатые наземные жилые комплексы, интерьер которых украшали разноцветные поливные плитки (детинец, Третьяк). Следы ремесленного производства зафиксированы в детинце (кузнечный горн), на Подоле (печи для обжига кирпича), и Предградье около Пятницкой церкви (железоделательное, ювелирное, гончарное). На территории Чернигова найдено несколько кладов с высокохудожественными дорогами вещами. Судя по тому что часть кладов происходит с территории Предградья, здесь также располагались боярские дворы. Следовательно, социальная топография Чернигова и других древнерусских городов была одинаковой. Боярские усадьбы вперемежку с дворами торгово-ремесленного населения размещались во всех частях города, средоточием административно-политической жизни которого был детинец.

По материалам книги «Древняя Русь. Город, замок, село». Под редакцией Б.А. Колчина. «Наука», Москва 1985г.

Русская Цивилизация

Своеобразие ранней истории Русской земли состояло в том, что ведущую роль в ее создании играли три этнических компонента: славяне, остатки местного ираноязычного («скифо-сарматского») населения и русы.

В VI – VII вв. степная и лесостепная зоны Поднепровья и Подонья сделались ареной ожесточенных схваток кочевых народов - тюрок-булгар, алано-асских племен (асы, летописные «ясы») и хазар. Многие местные городища и поселения подверглись полному разорению, более или менее цивилизованная жизнь в них надолго замерла. Археология вообще не фиксирует здесь следов проживания оседлого населения, относящихся к этому времени (Корзухина Г.Ф.. К истории Среднего Поднепровья в середине I тысячелетия н.э. http://www.kirsoft.com.ru/mir/KSNews_326.htm ).

Колонизация лесостепных пространств вновь стала возможной лишь к исходу VII в., когда хазары разгромили Великую Булгарию и привели к покорности донских асов, которые оказались вытеснены к верховьям Дона и Северского Донца, а также в бассейн реки Рось. Прекращение степных разбоев позволило славянам начать освоение Среднего Поднепровья.

Этот процесс нашел свое отражение в «Повести временных лет», однако в несколько искаженном виде. Как известно, летописец, автор тех статей «Повести временных лет», где говорится о расселении славянских племен, сделал первыми насельниками Киевской земли, предками современных ему киевлян, племя «полян», которых он произвел «от ляхов», то есть признал их выходцами с территории Польши. Этноним «поляне», сходный с именем западнославянского племени полян, давшим название Польше, истолкован следующим образом: «…аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе; полянами же прозвашася, занеже в поле седяху, а язык словеньскыи бе им един».



Правда, это объяснение ничего не объясняет, поскольку далее выясняется, что днепровские поляне никогда не обитали «в полях», а «седяху» на «киевских горах», среди лесов («бяше бо около града Киева лес и бор велик»). Кроме того, есть еще одна странность: все известные нам средневековые источники, за исключением «Повести временных лет», употребляют термин «поляне» исключительно по отношению к населению Польши, - первоначально для обозначения жителей гнезненского княжества полян, а затем всех поляков и их страны (Полонии), - между тем как жителей Киевской земли они неизменно именуют «русами». Обращает на себя внимание и тот факт, что никакой самостоятельной роли в событиях древнерусской истории, какой она описана в «Повести временных лет», поляне не играют: вначале ими «обладают» варяги Аскольд и Дир, потом Олегова «русь», - вот, собственно, и все исторические заслуги полян в создании Русской земли. Превратившись из «словен» в «русь», поляне, как и положено статистам, навсегда исчезают со страниц летописи после похода 944 г. Игоря на греков. Вместо них - уже навсегда - появляются современные летописцу «кыяне/киевляне». Все это заставляет отнестись к летописным «полянам» как к типичному книжному псевдоэтнониму (Никитин А. Л. Основания русской истории. М., 2000. С. 100).




Более точные сведения о первоначальном славянском населении Среднего Поднепровья оставил византийский император Константин Багрянородный («Об управлении империей»). Будучи хорошо осведомленным о Русской земле князя Игоря и княгини Ольги, он, тем не менее, не знает в ней никаких «полян». Но, описывая месторасположение одного из печенежских родов, Константин заметил, что соседями этой орды являются угличи, древляне и ледзяне. Согласно данному географическому ориентиру, византийский император отводил ледзянам земли Среднего Поднепровья. Этноним «ледзяне» является производным от общеславянского корня *led- (ср.: leda - «необработанное поле»). К этому корню восходит древнерусское «лях» (ljach, первоначально «житель целины, необработанного поля») и «лядский» (ljadskъj) - «польский» («Лядская земля» - Польша) (Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 316. Комм. 20). Следовательно, и Константин, подобно древнерусскому летописцу, считал славян Среднего Поднепровья «ляхами».

Загадка днепровских «полян-ляхов» разрешается тем, что славяне Среднего Поднепровья, отнюдь не принадлежа к висленским полянам, тем не менее, пришли на «киевские горы» именно из «ляшских» земель. Это были куявы, занимавшие в период раннего Средневековья историческую область Польши Куявию - между средним течением Вислы и истоками реки Нотец, по соседству с висленскими полянами. Связь куявов с термином «ледзяне» подтверждается наличием на территории польской Куявии города Лодзя. Источники IX – X вв., описывающие историческую реальность Среднего Поднепровья этого времени, буквально воспроизводят название куявов и их страны. Для Константина Багрянородного Киев князя Игоря - это «Куява/Киоава». Согласно показаниям арабских писателей, «царь» русов, живущих по соседству с Волжской Булгарией, «сидит в городе, называемом Куйаба».