Джон Остин и Джон Сёрл: теория речевых актов. Теория речевых актов (Дж. Остин, Дж. Серль) Вопросы для самопроверки

Переход от интенциональных состояний к лингвистическим актам активно обсуждался еще в лингвистической философии в связи с употреблением выражения "Я знаю". Как известно, представители этого направления, истоки которого связаны с философией "здравого смысла" Дж. Мура и взглядами позднего Витгенштейна, усматривали основную задачу философии в "терапевтическом" анализе разговорного языка, цель которого - выяснение деталей и оттенков его употребления. Однако оксфордская философия -прежде всего Дж.Остин - проявляет интерес к языку как таковому, совершенно чуждый Витгенштейну. В результате его исследования содержат некоторые позитивные результаты по анализу структуры обыденного языка, его отдельных выражений.
Так, Дж. Остин предлагает различать по крайней мере две основные модели употребления выражения "Я знаю". Первая модель описывает ситуации с внешними объектами ("Я знаю, что это дрозд"), вторая-характеристики "чужого" сознания ("Я знаю, что этот человек раздражен"). Основная проблема, дискутируемая в рамках лингвистической философии на протяжении уже нескольких десятилетий, связана со второй моделью употребления выражения "Я знаю". Здесь обсуждаются следующие вопросы: каким образом я могу знать, что Том рассержен, если я не в состоянии проникнуть в его чувства? Возможно ли считать корректным употребления "Я знаю" применительно к эмпирическим утверждениям типа "Я знаю, что это дерево"?
Следуя Дж. Остину, правомерность употребления выражения "Я знаю" для описания ощущений и эмоций другого человека нельзя отождествлять непосредственно с его способностями испытывать те же ощущения и чувства. Скорее, правомерность такого употребления объясняется нашей способностью в принципе испытывать аналогичные ощущения и делать выводы о том, что чувствует другой человек на основе внешних симптомов и проявлений.
Остин никогда не считал - вопреки достаточно распространенному мнению о нем, - что «обычный язык» является верховной инстанцией во всех философских делах. С его точки зрения, наш обычный лексикон воплощает все различения, которые люди сочли нужным провести, и все связи, которые они сочли нужным установить на протяжении жизни поколений. Иными словами, дело не в экстраординарной важности языка, а в том, что для практических повседневных дел различения, содержащиеся в обычном языке, более здравы, чем сугубо спекулятивные различения, которые мы можем вымыслить, придумать. Дистинкции и преференции повседневного языка представляют собой, на взгляд Остина, если не венец, то, безусловно, «начало всего» в философии.
Но он охотно признает, что хотя в качестве необходимого предварительного условия философ должен войти в детали обычного словоупотребления, он должен будет, в конечном счете, исправить его, подвергнуть так или иначе обусловленной коррекции. Этот авторитет для обычного человека, далее, имеет силу только в делах практических. Поскольку интересы философа носят зачастую (если не как правило) иной характер, чем интересы обычного человека, то он сталкивается с необходимостью провести новые различения, изобрести новую терминологию.
Остин демонстрирует как тонкость грамматических различений, им обычно проводимых, так и две весьма различные точки зрения, которых он придерживался относительно значения таких различений. В качестве примера он оспаривает анализ выражения «мог бы иметь», предложенный Муром в «Этике». Согласно Остину, Мур ошибочно полагает, во-первых, что «мог бы иметь» означает просто «мог бы иметь, если бы я выбрал», во-вторых, что предложение «мог бы иметь, если бы я выбрал» можно (правильно) заменить предложением «имел бы, если бы я выбрал», и, в-третьих (скорее имплицитно, чем явно), что части предложений с если в данном случае указывают на условие причины.
В противоположность Муру, Остин пытается показать, что думать, будто «(имел) бы» может быть подставлено вместо «мог (бы)», значит ошибаться; что если в таких предложениях, как «Я могу, если я выберу», есть не если условия, но некое другое если - возможно, если оговорки; и что предположение, будто «мог иметь» означает «мог бы иметь, если бы выбрал», основывается на ложной посылке, будто «мог иметь» есть всегда глагол прошедшего времени в условном или субъективном наклонении, тогда как это, возможно, глагол «мочь» в прошедшем времени и изъявительном наклонении (во многих случаях это действительно так; примечательно, что за доказательством данной мысли Остин обращается не только к английскому языку, но и к другим языкам - хотя бы к латыни.) Основываясь на приводимых им доводах, он заключает, что Мур ошибался, полагая, что детерминизм совместим с тем, что мы обычно говорим и, возможно, думаем. Но Остин скорее просто утверждает, что это общее философское заключение следует из его доводов, нежели показывает, как и почему это происходит.
Значимость своих размышлений Остин объясняет отчасти тем фактом, что слова «если» и «мочь» - это слова, которые постоянно напоминают о себе, особенно, пожалуй, в те моменты, когда философ наивно воображает, будто его проблемы решены, и поэтому жизненно важно прояснить их употребление. Разбирая такие лингвистические дистинкции, мы яснее понимаем феномены, для различения которых они используются. «Философию обычного языка», полагает он, лучше было бы называть «лингвистической феноменологией».
Но далее он переходит к другому положению. Философию принято считать родоначальницей наук. Возможно, возражает Остин, она готовится дать жизнь новой науке о языке, подобно тому как недавно произвела на свет математическую логику. Вслед за Джеймсом и Расселом Остин даже думает, что проблема является философской именно потому, что она запутанна; как только люди достигают ясности относительно какой-то проблемы, она перестает быть философской и становится научной. Поэтому он утверждает, что избыточное упрощение является не столько профессиональным недугом философов, сколько их профессиональной обязанностью, и поэтому, осуждая ошибки философов, он характеризует их скорее как родовые, чем как индивидуальные.
Полемика Остина с Айером и его последователями была, по его собственному признанию, обусловлена именно их достоинствами, а не недостатками. Однако целью Остина была не экспликация этих достоинств, а именно выявление словесных ошибок и разнообразия скрытых мотивов.
Остин надеялся опровергнуть два тезиса:
во-первых, что то, что мы непосредственно воспринимаем, суть чувственные данные, и,
во-вторых, что предложения о чувственных данных служат безусловными основаниями знания.
Его усилия в первом направлении ограничиваются главным образом критикой классического аргумента от иллюзии. Он считает этот аргумент несостоятельным, поскольку не предполагает различения между иллюзией и обманом, как если бы в ситуации иллюзии, как в ситуации обмана мы «видели нечто», в данном случае - чувственное данное. Но на самом деле, глядя на прямую палку, погруженную в воду, мы видим именно палку, а не чувственное данное; если при каких-то совершенно особых обстоятельствах она порой кажется согнутой, то это не должно нас беспокоить.
Относительно безусловности Остин доказывает, что нет таких предложений, которые по своей природе должны быть «основанием знания», т.е. предложений, по своей природе безусловных, непосредственно верифицируемых и доказательных в силу очевидности. К тому же и «предложения о материальном объекте» не обязательно должны «основываться на очевидном доказательстве». В большинстве случаев то, что книга лежит на столе, не требует доказательства; однако мы можем, изменив угол зрения, усомниться, правильно ли мы говорим, что эта книга кажется светло-лиловой.
Подобные аргументы из Пирронова арсенала не могут служить основанием для эпистемологических ревизий в лингвистической философии, и Остин не рассматривает специально общий вопрос о том, почему теория чувственного данного в той или иной из многочисленных версий проделала, как он сам подчеркивает, столь долгий и почтенный философский путь. В частности, Остин вообще не говорит об аргументе от физики - о несоответствии между вещами, какими мы их обычно считаем, и вещами, как их описывает физик, - аргументе, который многие эпистемологи считаютсильнейшим аргументом в пользу чувственных данных. Он обращает внимание скорее на такие вопросы, как точное употребление слова «реальный», которое в выражениях типа «реальный цвет» сыграло очень важную роль в теориях чувственного данного. «Реальный», доказывает он, вовсе не нормальное слово, т. е. слово, имеющее единственное значение, слово поддающееся детальному разъяснению. Оно также недвусмысленно. По мнению Остина, оно «субстантивно-голодное»: в отличие от слова «розовый», оно не может служить описанием, но (подобно слову «good») имеет значение только в контексте («реальный такой-то»); оно есть «слово-объем» - в том смысле, что (опять-таки подобно слову «good») является самым общим из совокупности слов, каждое из которых выполняет ту же функцию, - таких слов, как «должный», «подлинный», «аутентичный»; оно есть «слово-регулировщик», позволяющее нам справиться с новыми и непредвиденными ситуациями без изобретения специального нового термина. Такие различения совершенно уместны по отношению к проблемам, которые Остин непосредственно обсуждает, но у Остина они начинают жить собственной жизнью, выходя за границы пропедевтики к критике теорий чувственных данных и становясь чем-то большим, нежели инструмент такой критики.
Наконец, важным вкладом Остина в философию считается приведенное им разъяснение аналогии между «знанием» и «обещанием», обычно выражаемой утверждением, что «знание» есть перформативное слово. Было распространено мнение, что знание есть название особого ментального состояния. В таком случае говорить «Я знаю, что S есть Р» - значит утверждать, что в этом ментальном состоянии я нахожусь в отношении к «S есть Р». Эта теория, доказывает Остин, основывается на «ошибке описания», на предположении, что слова используются только для описания. Утверждая, что я знаю нечто, я не описываю свое состояние, но делаю решительный шаг - даю другим слово, беру на себя ответственность за утверждение, что S есть Р, точно так же как обещать - значит давать другим слово, что я сделаю нечто. Иными словами, предложения, начинающиеся со слов "я обещаю", не являются истинными или ложными, но представляют собой вид магической формулы, лингвистическое средство, с помощью которого говорящий берет на себя некоторое обязательство.
Однако, когда П. Ф. Стросон, критикуя Тарского, предложил перформативный анализ слова «истинный» (утверждать, что р истинно, значит подтверждать р или признавать, что р, а не сообщать нечто о р), Остин возразил следующим образом: несомненно, «р истинно» имеет перформативный аспект, но отсюда не следует, что это перформативное высказывание.
Согласно Остину, утверждать, что р истинно, значит утверждать (в некотором смысле, который нуждается в дальнейшемразъяснении), что «р соответствует фактам», т.е. в не решенной до сих пор задаче определения корреспонденции. Однако это, несомненно, часть стандартного английского, которая как таковая едва ли может быть ошибочной, и Остин пытался разъяснить значение «соответствия» в терминах дескриптивных конвенций, соотносящих слова с типами ситуаций и демонстративных конвенций, соотносящих предложения с действительными рическими ситуациями, обнаруживаемыми в мире. Сказать, что "S есть P" значит сказать, полагает он, что такую ситуацию, как та, на которую указывает это утверждение, принято описывать так, как ее сейчас описывают. Например, утверждение «кошка на коврике» истинно в том том случае, если оно является корректным описанием ситуации, находящейся у нас перед глазами.
Учение о перформативных высказываниях, по мнению Остина не предполагает ни экспериментов, ни «полевой работы», но должно включать совместное обсуждение конкретных примеров, почерпнутых из различных литературных источников и личного опыта. Эти примеры надлежит исследовать в интеллектуальной атмосфере, совершенно свободной от всякой теории, и при этом совершенно забыть все проблемы, кроме проблемы описания.
Здесь очевидна противоположность между Остином и Поппером (и, с другой стороны, Витгенштейном). С точки зрения Поппера, описание, свободное от какой бы то ни было теории, невозможно, и всякий ценный вклад в науку начинается с постановки проблемы. В то время как Остин относится к разговорам о «важности» подозрительно и полагает, что единственная вещь, в «важности» которой он уверен, - это «истина», Поппер доказывает, что он всегда стремился найти интересные истины - истины, представляющие интерес с точки зрения решения важных проблем.
В итоге Остин по-новому формулирует различие между «перформативными» и «констатирующими» высказываниями, придавая ему лаконичную и четкую форму. Перформативные высказывания, по его мнению, могут быть «удачными» или «неудачными», но не истинными или ложными; «констатирующие» («дескриптивные») высказывания являются истинными или ложными. Так, хотя высказывание «Я называю этот корабль "Королева Елизавета"» может быть истинным или ложным, оно является «неудачным», если я не вправе давать имена кораблям, или если сейчас не время заниматься этим, или если я использую неправильную формулу. Напротив, высказывание «Он назвал этот корабль "Королева Елизавета"» является истинным или ложным, а не удачным или неудачным.
Но здесь возможны сомнения - прежде всего относительно перформативных высказываний. Если мы повнимательнее всмотримся в слово «удача», подчеркивает Остин, то увидим, что оно всегда предполагает нечто истинным - например, что обсуждаемая формула действительно правильна, что употребляющий ее человек действительно имеет право ее употреблять, что обстоятельства, в которых ее используют, действительно являются подходящими обстоятельствами. Это затруднение, казалось бы, можно с легкостью преодолеть, сказав, что хотя «удача» данного перформативного высказывания предполагает истину определенных констататаций, само перформативное высказывание не является ни истинным, ни ложным. Но та же связь между истинностью и удачей относится и к констатациям, например к констатации «Дети Джона лысые», когда она указывает на Джона, а у Джона нет детей. Значит, она является не ложной, но «неудачной», неправильно высказанной. И в то же время перформативное высказывание «Я предупреждаю вас, что бык вот-вот нападет», безусловно, уязвимо для критики, поскольку то, что бык вот-вот нападет, может быть ложно. Поэтому провести различение между перформативными высказываниями и констатирующими высказываниями посредством противопоставления истинного или ложного удачному или неудачному не так просто, как могло поначалу казаться.
В таком случае нельзя ли провести различение между перформативными и констатирующими высказываниями на каких-то других основаниях - грамматических основаниях, например? Мы могли бы надеяться, что это возможно, поскольку перформативные высказывания часто выражаются в особого рода первом лице изъявительного наклонения: «Я предупреждаю вас», «Я зову вас». Однако Остин отмечает, что они не всегда имеют такую грамматическую форму, ведь «Сим вас предупредили» - такое же перформативное высказывание, как и «Я предупреждаю вас». Кроме того, «Я констатирую, что...» также характеризуется грамматической формой первого лица, а ведь это, несомненно, констатирующее высказывание.
Потому Остин нащупывает другой способ разграничения высказываний, в терминах вида акта, который они исполняют. Он выделяет три вида акта употребления предложения: «локутивный» акт употребления предложения с целью сообщить некое значение, когда, например, кто-то говорит нам, что Джордж идет; «иллокутивный» акт употребления высказывания с определенной «силой», когда, например, кто-то предупреждает нас, что Джордж идет; и «перлокутивный» акт, нацеленный на произведение некоторого воздействия посредством употребления предложения, когда, например, кто-то не говорит нам прямо, что вот идет Джордж, но умеет предупредить нас, что он приближается. Всякое конкретное высказывание, считает теперь Остин, выполняет и локутивные, и иллокутивные функции.
На первый взгляд кажется, что локутивные акты соответствуют констатирующим высказываниям, а иллокутивные - перформативным. Но Остин отрицает, что конкретное высказывание можно классифицировать как чисто перформативное или чисто констатирующее. По его мнению, констатировать - так же, как и предупреждать - значит делать что-то, и мое действие констатирования подвержено разного рода «невезениям»; констатации могут быть не только истинными или ложными, но и справедливыми, точными, приблизительно истинными, правильно или ошибочно высказанными и т. д. Однако соображения истинности и ложности непосредственно применимы к таким перформативным актам, как, например, когда судья находит человека виновным или путешественник без часов прикидывает, что сейчас половина третьего. Поэтому от различения между перформативными и констатирующими высказываниями необходимо отказаться, сохраняя его разве что в качестве первого приближения к проблеме.
Имеют ли эти и аналогичные различения, которые Остин проводит и анализирует в работе «Слово как действие» и других сочинениях, посвященных речевым актам, какое-либо значение? Вносят ли они вклад в разрешение традиционных философских проблем, в отличие от проблем науки о языке? Если Остин прав, то их значение весьма велико. Он считает, что всегда проясняется речевой акт в целом, и поэтому (вопреки мнению сторонников «логического анализа») вопроса об анализе «значения» как чего-то отличного от «силы» констатации не существует. Констатирование и описание суть просто два вида иллокутивного акта, и они не имеют той особой значимости, какой их обычно наделяла философия. Если не считать искусственной абстракции, которая может быть желательна для определенных специальных целей, «истинность» и «ложность», вопреки распространенному среди философов мнению, не являются именами отношений или качеств; они указывают на «оценочное измерение» «удовлетворительности» слов, употребленных в предложении по отношению к фактам, на которые эти слова указывают. («Истинное», с такой точки зрения, означает «очень хорошо сказанное».) Отсюда следует, что шаблонное философское различие между «фактическим» и «нормативным» должно уступить место другим философским дихотомиям.
Таковы основные затронутые Остином вопросы речевых актов, и при всей амбивалентности его трактовки их роли в философском анализе ко всем их вариантам применимо его самое известное и самое бесспорное изречение:
"Слову никогда - или почти никогда - не стряхнуть с себя свою этимологию".

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

1. Теория речевых актов

1.1 Возникновение теории

1.2 Развитие теории речевых актов

1.3 Теория речевых актов по Дж. Р. Серлю

1.4 Прямые и косвенные речевые акты

2. Современное состояние теории речевых актов

2.1 Теории речевых актов в современной лингвистике

2.2 Теория дискурса

Заключение

Литература

Введение

В конце 60 - начале 70 годов ХХ в. внимание лингвистов было обращено к новому явлению в науке - к речевым актам. Теория речевых актов (ТРА) зародилась в 1955 году и была представлена Дж. Остин в рамках своего курса лекций для Гарвардского университета. Затем, идеи Остина стали продолжать такие ученые, как Дж. Серль, П. Стронсон, Г. Кларк, Р. И. Павилёнис, Дж. Лайонз, Д. Франк, Н. И. Формановская, М. А. Кронгауз, И. М. Кобозева и другие.

Во введение определена актуальность темы работы, поставлены цели и задачи, сформулированы объект и предмет исследования, представлена структура работы.

В первом пункте дается определение речевого акта, приводятся различные его классификации, история возникновении теории, о последователях теории речевого акта. Раскрываются понятия иллокутивного и перлокутивного речевого акта.

Второй пункт представляет современный взгляд лингвистов на теорию речевых актов, а так же содержит информацию о теории дискурса.

1. Теория речевых актов

1.1 Возникновение теории

Теория речевых актов (далее по тексту - ТРА), появившаяся во второй половине XX века, внесла существенный вклад в исследование речевого общения в целом. Наряду с другими теориями и концепциями, направленными на изучение различных сторон речевого общения, ТРА представила оригинальную модель речевого взаимодействия людей.

Как и всякая теория речевой работы, ТРА содержит собственные концептуальные предпосылки. Для создателей данной теории, она выступала прежде всего как становление и углубление представлений о значении и смысле языковых выражений, сформировавшихся в философской логике [Вежбицка 1985, 251 - 275].

Одним из ярких представителей лингвистической прагматики является Джон Остин, (26 марта 1911 - 8 февраля 1960) британский философ-аналитик, представитель лингвистической философии. Дж. Остин получил образование в Оксфордском университете, где позже стал профессором философии (1952-1960). В последствии эти идеи разрабатывались английским лингвистом Дж. Сёрлом. В своих ранних работах Дж. Остин вводит понятия перформативного и констатирующего высказываний, которые он оценивает как еще один шаг в развитии логических представлений о границе между осмысленными и бессмысленными высказываниями. Под первым он рассматривал высказывание, являющееся исполнением некоторого действия («Я обещаю, что...»), под вторым -- дескриптивное высказывание, способное быть правдивым или ложным.

В дальнейшем эти идеи были преобразованы в теорию речевых актов (Speech Act Theory, англ.). В целостном виде основные теори ТРА были изложены Дж. Остином в курсе лекций, прочитанном им в Гарвардском университете в 1955 г. и опубликованном в 1962 г. под названием "Слово как действие" ("How to do things with words", англ.) [Остин 1986, 131- 132].

Объектом изучения в ТРА является акт речи, состоящий в произнесении говорящим предложения в ситуации непосредственного общения со слушающим. В речевом акте участвуют говорящий и адресат, выступающие как носители согласованных между собой социальных ролей и функций. Участники речевого акта обладают фондом общих речевых навыков, знаний и представлений о мире. В состав речевого акта входит обстановка речи и тот фрагмент действительности, которого касается его содержание. По Дж. Остину, выполнить речевой акт значит: произнести членораздельные звуки, построить высказывание из слов данного языка по правилам его грамматики, а так же соотнести высказывание с действительностью [Остин 1986, 135- 136].

Дж. Остин представляет речевой акт как трехуровневое образование. В связи с этим он выделяет три вида речевого акта. Таким образом, речевой акт в отношении к используемым в его ходе языковым средствам выступает как локутивный акт (т.е. произнесение обращения); в отношении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления -- как иллокутивный акт (т.е. намерение говорящего установить контакт, охарактеризовать адресата и т.д.). В отношении к своим результатам выступает как перлокутивный акт (т.е. воздействие речи на мысли и чувства адресата).

Так же ключевым новшеством Дж. Остина в этой схеме является понятие иллокуции (т. к. локуцией всегда занималась семантика, а перлокуция была объектом исследования риторики). Дж. Остин не дает конкретного определения понятию «иллокутивный акт». Он лишь приводит для них примеры -- вопрос, ответ, информирование, уверение, предупреждение, назначение, критика. Дж. Остин пробует выявить отличительные черты иллокуции. Он считал, что в отличие от локутивного, в иллокутивном акте конвенции не являются собственно языковыми. Впрочем, ему не удалось объяснить, в чем заключаются эти конвенции. Дж. Остину принадлежит и первая класси фикация иллокутивных актов . Он считал, что для этой цели нужно собрать и классифицировать глаголы, которые обозначают действия, производимые при говорении, и могут использоваться для экспликации силы высказывания, -- иллокутивные глаголы . Дж. Остин выделил 5 основных классов в соответствии с иллокутивной силой входящих в них высказываний:

1.вердиктивы, 2.экзерситивы, 3.комиссивы, 4.бехабитивы и 5.экспозитивы.

Переходя к более детальному рассмотрению классов иллокутивных актов , можно отметить следующее:

1. Вердиктивы выделяются по признаку вынесения приговора судьей, арбитром или рефери. Они могут представлять также оценку, мнение или одобрение.

Примеры вердиктивов: “Я считаю, что ...”, “Я заявляю, что ...”, “Я говорю, что ...”.

2. Экзерситивы (от англ. exercise - осуществлять, использовать, проявлять) являются осуществлением власти, прав или же какого-либо воздействия.

Примеры экзерситивов: назначение на должность, голосование, совет, предупреждение, приказ.

3. Комиссивы (от англ. commitment - обязательство) обязывают человека что-либо выполнить, исполнить, т.е. являются обещаниями или обязательствами.

4. Бехабитивы (от англ. behabitive: behave - вести себя - и habit - привычка). Бехабитивы представляют тип высказываний для осуществления межличностного взаимодействия. Они связаны с общественным поведением и взаимоотношениями людей. Это извинение, благодарность, поздравление, соболезнование, похвала.

5. Экспозитивы (от англ. exposition - толкование, объяснение) представляют собой перформативные высказывания, используемые в споре или беседе. Примеры экспозитивов : “Я признаю ...”, “Я допускаю ...”, “Я отвечаю ...”, “Я доказываю ...” [Остин 1986, 140 - 149].

Данная классификация Дж.Остина, по мнению И.М.Кобозевой (1986), "с точки зрения современного уровня развития лексической семантики выглядит весьма грубым приближением к сложной структуре данного семантического поля”. Однако именно эта классификация положила начало разработкам дальнейших классификаций речевых актов [Кобозева 1986, 7].

Таким образом, можно утверждать, что речевой акт - это целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в конкретном обществе; это речевое действие обладает иллокутивной силой и способно воздействовать на сознание адресата, вызывая определенный перлокутивный эффект [Арутюнова 1990, 136-137].

1. 2 Развитие т еории речевых актов

Направление исследований теории речевых актов бурно развивалось в дальнейшем в работах многих лингвистов, таких как Дж. Серля, Г. Г. Почепцова (1981), Ю. Д. Апресяна (1986), Н. Д. Арутюновой, Е. В. Падучевой (1985), И. П. Сусова (1985). Многие из данных авторов предложили собственные оригинальные классификации речевых актов.

Последователи Дж.Остина - Дж. Серль и П. Ф. Стросон пересмотрели и развили некоторые его идеи. В статье "Классификация иллокутивных актов" (1986) Дж.Серль раскритиковал классификацию Дж.Остина. Он указал на неправомерность и недопустимость смешения иллокутивных актов и иллокутивных глаголов, потому как иллокутивные акты являются реальностью речевого общения и не зависят от конкретного языка, а иллокутивные глаголы - это специфическое отражение этой реальности в системе лексики конкретного языка [Серль 1986, 170-173].

1.3 Теория речевых актов по Дж. Р. Серлю

В основу собственной классификации Дж.Р.Серль положил 12 лингвистически важных характеристик, по которым следует различать иллокутивные акты. Наиболее существенными признаками являются иллокутивная цель, направление приспособления и выраженное психологическое состояние.

Дж.Р.Серлем было выделено 5 основных видов иллокутивных актов:

1. Репрезентативы (ассертивы),

2. Директивы,

3. Комиссивы,

4. Экспрессивы

Задача репрезентативов заключается "в том, чтобы зафиксировать ответственность говорящего за сообщение о некотором положении дел, за истинность выражаемого суждения".

Директивы - это попытки со стороны адресанта достичь осуществления адресатом конкретного действия. К глаголам, обозначающим акты этого класса, относятся "просить", "приказывать", "молить", "приглашать" и т.д.

Комиссивы - это иллокутивные акты, которые ориентированы на то, чтобы возложить на адресанта обязательство совершить какое-либо действие. В целом "остиновское" определение комиссивов совпадает с пониманием последних Дж. Р.Серлем.

Иллокутивная цель экспрессивов состоит "в том, чтобы выразить психологическое состояние, задаваемое условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания". К этому классу относятся такие глаголы, как "приветствовать", "благодарить", "извиняться", "сожалеть" и т.д.

Главной особенностью последнего класса - деклараций , является то, что осуществление речевого акта в данном случае уточняет соотношение между пропозициональным содержанием и реальностью, которое имеет возможность быть гарантировано при осуществлении акта. К этому классу можно отнести также следующие примеры: "Я ухожу в отставку", "Объявляю войну" и т.п.

Совершение иллокутивного акта относится к тем формам поведения, которые регулируются правилами. Такие действия, как задавание вопросов или высказывание утверждений, регулируются правилами точно так же, как подчиняются правилам, например, базовый удар в бейсболе или ход конем в шахматах [Серль 1986, 175-194].

Классификация Дж. Р. Серля - это первая попытка универсальной классификации иллокутивных актов. В своей статье "Что такое речевой акт?" Дж. Р. Серль через анализ отдельного иллокутивного акта раскрыл природу речевого акта, что способствовало выработке унифицированного понятия. Он пришел к заключению, что минимальной единицей общения является иллокутивный акт.

"Вопреки распространенному мнению основной единицей языкового общения является не символ, не слово, не предложение и даже не конкретный экземпляр символа, слова или предложения, а производство этого конкретного экземпляра в ходе совершения речевого акта. Точнее говоря, производство конкретного предложения в определенных условиях есть иллокутивный акт, а иллокутивный акт есть минимальная единица языкового общения" (Дж. Р. Серль) [Серль 1986, 151-169].

Наряду с анализом иллокутивных актов в собственных работах Джон Серль отводит большое место значению. Речевые акты обычно производятся при произнесении звуков или написании значков. Одно из различий между просто произнесением звуков или написанием значков и совершением речевого акта состоит в том, что о звуках или значках, делающих возможным совершение речевого акта, обычно говорят, что они имеют значение. Второе различие, связанное с первым, заключается в том, что о человеке обычно говорят, что он что-то имел в виду, употребляя эти звуки или значки. Как правило, мы что-то имеем в виду под тем, что говорим, и то, что мы говорим, имеет значение [Серль 1986, 151-169].

1. 4 Прямые и косвенные речевые акты

В ТРА проводится различие между прямыми и косвенными речевыми актами . В прямых речевых актах иллокутивная цель говорящего непосредственно демонстрируется с помощью специально предназначенных для этого языковых маркеров - иллокутивных показателей. Цель побуждения адресата к действию в речевых актах побуждения прямо выражается либо соответствующими перформативными лексическо-синтаксическими конструкциями, либо императивной формой смыслового глагола.

Цель побуждения так же может быть выражена и косвенно, т.е. с помощью показателей, исходно предназначенных для маркировки других иллокутивных целей: выражения желания, чтобы что-то было сделано. Риторический вопрос - тоже косвенный речевой акт, так как он задается для того, чтобы констатировать факт или высказать мнение [Богданов 1983, 27-38]

Дж.Р. Серль первым выделил косвенные речевые акты , которые в своей основе имеют один и тот же механизм косвенного выражения намерения говорящего [Серль 1986, 192-222].

2. Современное состояние теори и речевых актов

2. 1 Теории речевых актов в современной лингвистике

В начале ХХ века вопросы, связанные с формированием речи, т.е. воспроизведением языковых единиц в процессе коммуникации, изучались при сопоставлении речи с языком как с потенциальной системой знаков, предназначенных для хранения и передачи информации.

Во второй половине XX века получило свое развитие деятельностное представление о языке. Язык стал рассматриваться как определенного рода взаимодействие между говорящим и слушателями. Субъект речевой деятельности стал пониматься как носитель ряда конкретных характеристик - психологических и социальных. Такой подход к рассмотрению языка и речи заложен в основу теории речевых актов [Вежбицка 1985, 256].

Определение понятия "дискурс" представляет значительные сложности в силу того, что оно оказалось на стыке целого ряда научных дисциплин, таких как лингвистика, антропология, литературоведение, этнография, социология, социолингвистика, философия, психолингвистика, когнитивная психология и многих других. Тем не менее, благодаря усилиям ученых различных областей, теория дискурса оформляется в настоящее время как самостоятельная междисциплинарная область, отражающая общую тенденцию к интеграции в развитии современной науки [Кох 1978, 149].

Возникновение теории дискурса ознаменовало качественный скачок в развитии науки о языке и выдвинуло сложнейшую задачу - задачу лингвистического описания дискурса. Возникнув в рамках лингвистики текста, теория дискурса никогда не утрачивала своей изначальной связи с ней, но последовательно шла к дифференциации предмета своего исследования, к разграничению понятий «текст» и «дискурс» с точки зрения форм реализации языка, относительной длины синтагматической цепи, формально-содержательных параметров в тексте связной речи [Кох 1978, 149 - 150].

2. 2 Теория дискурса

В первой половине XX века языкознание в течение довольно длительного периода было сконцентрировано на изучении одной из двух диалектически взаимосвязанных сторон языка -- языковой системы. Но, затем, начиная со второй половины 60-х годов, центр внимания лингвистов переносится на вторую сторону этого диалектического единства -- речевую деятельност ь и ее продукт -- связный текст, дискурс [Кох 1978, 151].

Современный научный подход рассматривает дискурс как одну из самых важных форм повседневной практики человека и определяет его как наиболее сложное коммуникативное явление, включающее, не только текст, но и экстралингвистические факторы такие как, знание о мире, мнения, установки, цели адресата, необходимые для понимания текста. Определение понятия «дискурс» представляет значительные сложности в силу того, что оно оказалось на стыке целого ряда научных дисциплин, таких как лингвистика, антропология, литературоведение, этнография, социология, социолингвистика, философия, психолингвистика, когнитивная психология и многих других. Тем не менее, можно говорить о том, что благодаря усилиям ученых различных областей оформляется в настоящее время как самостоятельная междисциплинарная область, отражающая общую тенденцию к интеграции в развитии современной науки. [В.Н. Бабаян и С.Л. Круглова, электронный ресурс].

Современная теория дискурса, как и сам термин «дискурс», восходит к античной риторике, однако она начала складываться в самостоятельную область лишь в середине 60-х годов XX века в рамках многочисленных исследований, получивших название лингвистики текста. Это был период, когда лингвистика вышла за рамки исследования изолированного высказывания (предложения) и перешла к анализу синтагматической цепи высказываний, образующих текст, конституирующими свойствами которого являются завершенность, целостность, связность и другое.

Интенсивное развитие лингвистики текста как науки о сущности, предпосылках и условиях человеческой коммуникации наметило поворот от лингвистики языка к лингвистике речи, усиление внимания к акту коммуникации. С самого начала в лингвистике текста обозначились и начали складываться направления, изучающие текст в трех аспектах :

1) синтаксическом или синтагматическом;

2) семантическом;

3) прагматическом, фокусирующем свое внимание психолингвистических и социолингвистических моментах [В.Н. Бабаян и С.Л. Круглова, электронный ресурс].

Заключение

В данной работе были рассмотрены теории речевых актов, их развитие, изучение, классификации и основные идеи. Теория речевых актов была разработана Дж. Остином в курсе лекций под названием «Слово как действие». Основная идея данной концептуальной теории заключается в том, что в центр лингвистических исследований выдвинут человек со своими целями, которые он преследует в коммуникации, а также те условия коммуникативной ситуации, которые способствуют успешному достижению целей общения. Для создателей ТРА выступала, прежде всего, как развитие и углубление представлений о смысле и значении языковых выражений, сложившихся в философии языка. речевой лингвистический иллокутивный

На сегодняшний день, понятие речевого акта принято употреблять, как в широком, так и узком смысле. В первом случае оно обозначает любой комплекс идей, направленных на объяснение речевой деятельности. В узком же смысле оно выступает как название одной конкретной теории.

Ученые, занимающиеся дальнейшим изучением данной теории (Дж. Серль, И.М. Кобозева, И.П. Сусов, и др.), создали классификацию речевых актов, основной принцип которой звучит следующим образом: поскольку иллокутивной функции отдается приоритет при характеристике того или иного речевого акта, то любая классификация речевых актов представляет собой не что иное, как классификацию типов иллокутивных функций. Таким образом, данные функции группируются в основных классов: репрезентативы, директивы, комиссивы, экспрессивы и декларативы. Прежде всего, следует отметить, что речевые акты похвалы и порицания относятся к экспрессивам, которые, кроме выражения субъективных эмоций адресанта, включают в себя и категории оценки, которые можно представить в виде оппозиции «хорошо» и «плохо».

Теоретической базой исследования послужило множество трудов зарубежных и отечественных ученых-лингвистов, посвященных изучению ТРА. Проблема теории речевых актов не исчерпывается рядом вопросов, рассмотренных в данной работе, и до сих пор остается одним из наиболее неизученных аспектов в современной лингвистике.

Литература

1. Арутюнова Н. Д. Речевой акт // Лингвистический энциклопедический словарь. -- М.: СЭ, 1990. - стр. 136-137

2. Бабаян В.Н.и Круглова С.Л. Теория дискурса в системе наук о языке // Электронный ресурс, 2005. http://www.bestreferat.ru/referat-76059.html

3. Богданов В. В. Иллокутивная функция высказывания / В. В. Богданов // Содержательные аспекты предложения и текста: сб. ст./ М-во образования и науки Рос. Федерации, Федер. гос. бюджет. образоват. учреждение высш. проф. образования «Тверской гос. ун-т» ; [отв. ред. И. П. Сусов]. - Калинин, 1983. - стр. 27-38.

4. Вежбицка А. Речевые акты / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике / общ. ред. Е. В. Падучевой. - М. : Прогресс, 1985. - Вып. 16. Лингвистическая прагматика. - стр. 251-275.

5. Кобозева И.М. Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М.: Прогресс, 1986. - стр. 7-21.

6. Кох В.А. Предварительный набросок дискурсивного анализа семантического типа // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 18. Лингвистика текста. М.: Прогресс, 1978. - стр. 149 - 171.

7. Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 17. Теория речевых актов. -- М., 1986. - стр. 131 - 169.

8. Серль Дж.Р. Что такое речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 17. Теория речевых актов. - М., 1986. - стр. 151-169.

9. Серль Дж. Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 17. Теория речевых актов. - М., 1986. - стр. 195- 222.

10. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов// Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 17. Теория речевых актов. - М., 1986. - стр.170-194.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Ретрактивные речевые акты сквозь призму прагматического направления лингвистики. Классификация иллокутивных актов. Интерактивный подход к рассмотрению и классификации речевых актов. Ретрактивные речевые акты с позиций теории коммуникативных неудач.

дипломная работа , добавлен 07.03.2011


Становление теории речевых актов как науки. Национальная специфика культуры и речевое общение. Этимология слова "комплимент" и история его изучения. Соотношение эмоциональности и эмотивности в русских и английских речевых актах похвалы (комплимента).

дипломная работа , добавлен 28.04.2010


Характеристика функционирования косвенных речевых актов микротекстов, макротекстов в эпистолярном жанре с учётом межличностных и социальных отношений коммуникантов. Статус эпистолярного жанра и его место в системе функциональных стилей английского языка.

контрольная работа , добавлен 10.06.2013


Семиотические истоки прагматики. Сущность речевых актов в стандартной теории, прагматических типов предложения. Основы классификации речевых актов. Характеристика директивного речевого акта. Типичные модели перформативного высказывания в английском языке.

курсовая работа , добавлен 08.11.2012


Коммуникативно-прагматический аспект речевых актов admonishing и rebuking, роль в речевом общении. Изучение особенностей эксплицитных способов выражения оценочного значения в речевых актах, зависимости вербальных способов выражения от иллокутивной цели.

дипломная работа , добавлен 11.10.2014


Характеристика природы ретракции на примерах изучения конкретных коммуникативно-прагматических процессов в пределах ретрактивных речевых актов в английском диалоге с позиций основных лингвистических теорий. Особенности применения теории речевого общения.

дипломная работа , добавлен 04.03.2011


Очерк проблемы классификации речевых актов в современной прагмалингвистике. Национальная специфика невербального канала коммуникации. Модификация поведения и эмоционально-психологического состояния собеседника в структуре коммуникативного поведения.

реферат , добавлен 21.08.2010


Речевые акты просьбы, совета, распоряжения, требования и приказа как основные средства управления поведением собеседника в российской коммуникативной культуре. Типология недирективных речевых актов, суть их применения, функциональные варианты директивов.

реферат , добавлен 21.08.2010


Основные положения теории речевых актов. Классификация речевых актов и место угрозы в общепринятой классификации. Отношение к угрозе в китайской культуре. Речевая ситуация угрозы. Лексические способы выражения речевого акта угрозы в китайском языке.

дипломная работа , добавлен 21.05.2010


Способы и средства отрицания немецкого предложения. Особенности теории речевых актов, направления их исследования и значение. Средства выражения отрицания в современном немецком языке, их семантика в системе репрезентативных и директивных речевых актов.

РЕЧЕВОЙ АКТ, минимальная единица речевой деятельности, выделяемая и изучаемая в теории речевых актов – учении, являющемся важнейшей составной частью лингвистической прагматики.

Поскольку речевой акт – это вид действия, то при его анализе используются по существу те же категории, которые необходимы для характеристики и оценки любого действия: субъект, цель, способ, инструмент, средство, результат, условия, успешность и т.п.

Теория речевых актов - одно из направлений аналитической философии, созданное в конце 1940-х гг. оксфордским аналитиком Дж. Остином. Т. р. а. учит тому, как действовать при помощи слов, «как манипулировать вещами при помощи слов».

Прежде всего, Остин заметил, что в языке существуют глаголы, которые, если поставить их в позицию 1-го лица ед. числа, аннулируют значение истинности всего предложения (то есть предложение перестает быть истинным или ложным), а вместо этого сами совершают действие.

Например, председатель говорит:

(1) Объявляю заседание открытым;

или священник говорит жениху и невесте:

(2) Объявляю вас мужем и женой;

или я встречаю на улице пожилого профессора и говорю:

(3) Приветствую вас, господин профессор;

или провинившийся школьник говорит учителю:

(4) Обещаю, что это никогда не повторится.

Во всех этих предложениях нет описания реальности, но есть сама реальность, сама жизнь. Объявляя заседание открытым, председатель самими этими словами объявляет заседание открытым. И я, произнося предложение (3), самим фактом произнесения его приветствую профессора.

Такие глаголы Остин назвал перформативными (от англ. performance - действие, поступок, исполнение). Предложения с такими глаголами были названы перформативными, или просто речевыми актами, чтобы отличить их от обычных предложений, описывающих реальность:

(5) Мальчик пошел в школу.

Оказалось, что перформативных глаголов в языке довольно много: клянусь, верю, умоляю, сомневаюсь, подчеркиваю, настаиваю, полагаю, расцениваю, назначаю, прощаю, аннулирую, рекомендую, намереваюсь, отрицаю, имею в виду.

Открытие речевых актов переворачивало классическую позитивистскую картину соотношения языка и реальности, в соответствии с которой языку предписывалось описывать реальность, констатировать положение дел при помощи таких предложений, как (5).

Т. р. а. же учит, что язык связан с реальностью не проективно, а по касательной, что он хотя бы одной своей точкой соприкасается с реальностью и тем самым является ее частью.

Эта картина не вызвала шока, поскольку к тому времени было уже известно учение Витгенштейна о языковых играх(см.), а речевые акты являются частью языковых игр.

Понятие истинности и ложности для речевых актов заменяется понятиями успешности и неуспешности. Так, если в результате речевого акта (1) заседание открылось, в результате речевого акта (2) состоялось бракосочетание в церкви, профессор ответил на мое приветствие (3) и школьник действительно хотя бы на некоторое время перестал шалить (4), то эти речевые акты можно назвать успешными.

Но если я говорю: «Я приветствую вас, господин профессор!» - а профессор, вместо того чтобы ответить на приветствие, переходит на другую сторону улицы, если мальчик, пообещав, что он «больше не будет», тут же начинает опять, если у священника к моменту бракосочетания был отнят сан и если собрание освистало председателя - эти речевые акты неуспешны.

Речевой акт может быть как прямым, так и косвенным. Забавные примеры косвенных речевых актов приводит американский аналитик Дж. Серль:

(6)Должны ли вы продолжать так барабанить?

Здесь под видом вопроса говорящий совершает речевой акт просьбы не барабанить.

(7) Если бы вы сейчас ушли, это никого не обидело бы.

Здесь говорящий смягчает речевой акт, который в прямом варианте звучал бы как «Немедленно уходите!». (8) Если вы замолчите, от этого может быть только польза.

Было бы лучше, если бы вы дали мне сейчас деньги.

Нам всем было бы лучше, если бы вы немедленно сбавили тон.

В 1960-е гг. было высказано предположение - так называемая перформативная гипотеза , - в соответствии с которым все глаголы являются потенциально перформативными и все предложения представляют собой потенциальные речевые акты.

Согласно этой гипотезе «невинное» предложение (5) имеет молчаливый глубинный «зачин», подразумеваемые, но непроизносимые вслух слова (пресуппозицию):

(5а) Я вижу мальчика, идущего в школу, и, зная, что тебе это интересно, сообщаю тебе: «Мальчик пошел в школу».

Если перформативная гипотеза верна, то это равносильно тому, что вся реальность поглощается языком и деление на предложение и описываемое им положение дел вообще не имеет никакого смысла (ср. философия вымысла). Это соответствует представлениям о возможных мирах и виртуальных реальностях, согласно которым действительный мир - это лишь один из возможных, а реальность - одна из виртуальных реальностей.

Теория речевых актов выделяет три уровня, или аспекта анализа речевого акта . Во-первых, речевой акт можно рассматривать как собственно говорение чего-либо. Рассматриваемый в этом аспекте, речевой акт выступает как локутивный акт (от латинского locutio «говорение»).

Речевой акт, рассматриваемый с точки зрения его внеязыковой цели, выступает как иллокутивный акт. Речевой акт, рассматриваемый в аспекте его реальных последствий, выступает как перлокутивный акт.

Иллокутивные акты различаются между собой не только по своей цели, но и по ряду других признаков.

Наиболее известная универсальная классификация иллокутивных актов построена американским логиком и философом Дж.Сёрлем (р. 1932).

1) цель (например, для сообщения – отразить положение дел в мире, для приказа – побудить адресата к действию, для обещания – принять на себя обязательство, для поздравления – выразить определенную эмоцию говорящего);

2) направление соответствия между выказыванием и действительностью (например, в случае сообщения высказывание приводится в соответствие с действительностью, в случае приказа, напротив, действительность должна быть приведена в соответствие с высказыванием);

3) внутреннее состояние говорящего (например, при утверждении – наличие у него соответствующего мнения, при обещании – намерения, при просьбе – желания, при благодарении – чувства благодарности);

4) особенности пропозиционального содержания речевого акта (например, у предсказания содержание пропозиции относится к будущему времени, а у донесения – к настоящему или прошедшему; у обещания субъектом пропозиции является говорящий, а у просьбы – слушающий);

5) связь речевого акта с внеязыковыми установлениями или институтами (например, речевой акт назначения кого-либо своим заместителем, обычно оформляемый в виде документа, предполагает существование некоторой организации, в рамках которой говорящий должен быть наделен соответствующими полномочиями, частью которых он с помощью данного речевой акта наделяет другого члена данной организации; ср. с похожими по параметру цели, но институционально не регламентированными случаями, когда мы просим кого-нибудь заменять нас – выступать нашим «заместителем» – в какой-либо неофициальной роли: навещать вместо нас нашего родственника в больнице, ходить вместо нас на родительское собрание в школу и т.п.)

Лингвопрагматика (Бог знает, к какому из 4 вопросов по лингвопрагматике)

Прагмалингвистика (лингвистическая прагматика) выделяется как область лингвистических исследований, имеющих своим объектом отношение между языковыми единицами и условиями их употребления в определённом коммуникативно-прагматическом пространстве, в котором взаимодействуют говорящий/пишущий и слушающий/читающий, и для характеристики которого важны конкретные указания на место и время их речевого взаимодействия, связанные с актом общения цели и ожидания.

Прагмалингвистика ввела в описание языка акциональный (деятельностный) аспект.

Появляется понятие прагматики в пионерских работах по семиотике, ставивших целью изучение структуры знаковой ситуации (семиозиса) в динамическом, процессуальном аспекте, включая и участников этой ситуации (Чарлз Сандерс Пирс, 1839--1914; Чарлз Уильям Моррис, р. 1901).

В развитии идей формальной прагматики большой вклад сделан Рудольфом Карнапом. Лингвистическая прагматика тесно связана с социолингвистикой и психолингвистикой (особенно в американской науке, где прагматика часто растворяется в них), с философией естественного языка, теорией речевых актов, функциональным синтаксисом, лингвистикой текста, анализом дискурса, теорией текста (отождествление прагматики и теории текста наблюдается в работах Зигфрида Й. Шмидта), конверсационным анализом, этнографией речи, а в последнее время с когнитивной наукой, с исследованиями в области искусственного интеллекта, общей теорией деятельности, теорией коммуникации.

В прагматике имеются два течения :

а) ориентированное на систематическое исследование прагматического потенциала языковых единиц (текстов, предложений, слов, а также явлений фонетико-фонологической сферы) и

б) направленное на изучение взаимодействия коммуникантов в процессе языкового общения и строящее по преимуществу коммуникатороцентрические (автороцентрические) коммуникативные модели.

Усилия представителей первого течения направлены на решение вопроса об установлении границ между семантикой и прагматикой, в равной степени имеющими дело с языковыми значениями (Ханс-Хайнрих Либ, Роланд Познер, Дж. Р. Сёрл, Петр Сгалл, Н.П. Анисимова).

Имеются попытки отнести к ведению семантики независимые от контекста значения языковых единиц (и независимую от контекста сторону условия истинности пропозиций/высказываний), а к ведению прагматики -- речевые функции языковых высказываний и ситуационно обусловленную сторону выраженных в них пропозиций.

Ведутся споры об отношении семантических и прагматических моментов при трактовке значения деиктических знаков (указывающих на взаимное положение коммуникантов в системе координат "Я -- Сейчас -- Здесь"), проблем топикализации (помещение составляющей, не несущей функции субъекта, в начало высказывания), пресуппозиций (само собой разумеющиеся и не нуждающиеся в выражении предпосылки данных высказываний) и т.д. Здесь имеет место автороцентрический подход к анализу высказывания. В нем могут выделяться прагматическая рамка и пропозициональная часть.

Второе течение лингвистической прагматики в начале 70-х гг. смыкается с теорией речевых актов.

Растёт интерес к эмпирическим исследованиям в области конверсационного анализа, к конверсационным максимам Пола Г. Грайса. Делаются новые попытки исследовать взаимоотношение семантики и прагматики (на материале дейксиса, пресуппозиций и т.п.).

Особое внимание уделяется правилам и конвенциям языкового общения, организующим чередование речевых ходов коммуникантов, структурирование и упорядочение в смысловом и формальном аспектах линейно развёртывающегося дискурса, диктующим отбор языковых средств и построения высказываний (в соответствии с требованиями количества, качества и релевантности передаваемой информации, подходящего способа её передачи, соблюдения вежливости к собеседнику, допущения в определённых случаях иронии, учёта статусных ролей коммуникантов, предвидения имеющихся у собеседника знаний и его информационных потребностей).

Джон Остин и Джон Сёрл: теория речевых актов

Параллельно с Витгенштейном над философской теорией языка весьма успешно работал Джон Остин (1911–1960), а позднее обоих – ученик последнего Джон Сёрл (р. 1932). Речь идет о теории так называемых речевых актов.

На первый взгляд кажется, что язык, существует ли он в форме речи или письма, не изменяет действительность. А потому в языке лишь констатируется наличное положение дел, не более того. Как раз с этим мнением Остин категорически не согласен. В работе ";Чужое сознание"; (1946) он вводит представление о высказываниях, являющихся осуществлением действия , перформативных высказываниях. Он с максимальной тщательностью анализирует высказывания ";Я знаю, что...";, ";Я обещаю, что...";, ";Я делаю...";. Анализ показывает, что к двум последним высказываниям неприменимо различение истинно/ложно, следовательно, они не являются описаниями. Перформативные высказывания осуществляют некоторое действие, обещание, уговаривание, приказывание, предупреждение. Более того, даже высказывание ";S есть Р ";, а его следует представить в виде: ";Я знаю, что S есть Р ";, фактически, не является чистым описанием. ";Я знаю, что..."; предполагает обязательство (";Вы можете довериться мне, я не ошибаюсь, в случае нежелательных последствий я предприму определенные действия";). Знание предполагает практические обязательства. Любой язык в первую очередь перформативен. По отношению к перформативным высказываниям действует правило не истинности/ложности, а выполнимости/невыполнимости. При обещании ";Я сделаю..."; следует ожидать вопроса: ";А вы выполните...";.

Уже в ";Чужом сознании"; Остин, по сути, отрицал наличие чистых высказываний-описаний. Эта позиция нашла свою кульминацию в университетских лекциях Остина, относящихся к 1955г. и впервые опубликованных на английском языке уже после его смерти в 1962г. . Остин различает три типа речевых актов:

локутивный (акт говорения сам по себе, его исходное размещение (от лат. локус – место)) – ";Он сказал мне: застрели ее!";;иллокутивный (ил – не) (осуществление не смысловой, знаниевой, а языковой функции) – ";Он побуждал меня застрелить ее";;перлокутивный (вызывающий целенаправленный эффект) – ";Он уговорил меня застрелить ее";.

Одно дело всего лишь сообщить (сказать) информацию, другое – наметить цель (иллокутивную) и, наконец, добиться конкретного эффекта. Строго говоря, три типа речевых актов не существуют в чистом виде, в любом из них присутствуют все три момента: локутивный, иллокутивный и перлокутивный. Общая схема речевого акта выглядит следующим образом :

Здесь В – любое высказывание; З – значение высказывания, реализуемое в локуции (штриховая линия ЗЛ); С – иллокутивная сила, реализующаяся в иллокуции (штриховая линия СИ); П – перлокуция, составляющая единство с локуцией и иллокуцией (линия ЛИП).

Вклад Сёрла в теорию речевых актов состоит в первую очередь в вычленении их правил и сближении этих актов с понятием интенциональности. Всякий речевой акт есть коммуникация, социальная связь коммуникантов, требующая соблюдения определенных условий, правил. Так, обещание предполагает, что слушающий доверяет говорящему, а тот именно в таком качестве воспринимает партнера по разговору; оба предполагают, что обещание в принципе может быть выполнено; наконец, обещающий берет на себя определенные обязательства. Если он лукавит, то разрушается коммуникация, последняя невозможна вне некоторых правил . Размышления над этими правилами привели Сёрла к мысли, что существует параллелизм между интенциональными ментальными состояниями субъекта и речевыми актами, те и другие объединяет интенциональность, направленность на внешний мир . Интенциональиыми могут быть вера, страх, надежда, желание, презрение, разочарование и т.п.

Решающие мысли Сёрла состоят в том, что, во-первых, и психические интенциональные состояния и речевые акты репрезентируют внешний мир, представляют его в условиях своей выполнимости, именно поэтому те и другие обладают логическими свойствами . Во-вторых, интенциональные состояния являются условиями искренности речевого акта. ";Так, например, если я высказываю утверждение, что р , я выражаю убеждение в том, что р. Если я обещаю сделать А, то я выражаю намерение сделать А. Если я приказываю вам сделать А, то я выражаю желание, чтобы вы сделали А"; . Итак, условием выполнимости речевого акта является как внешний мир, так и интенциональные психические состояния. Существенно, что само по себе психическое состояние не является действием. Действием оказывается речевой акт: ";Именно осуществление акта произнесения с определенным множеством интенций превращает произнесение в иллокутивный акт и, таким образом, придает произнесению Интенциональность"; .

На первый взгляд может показаться, что теория речевых актов достаточно банальна: вроде бы каждый наслышан о возможности и необходимости выражения в языке своих психических состояний, о коммуникативной значимости речи. Однако философские мысли аналитиков далеко не ординарны: в речевых актах человек не просто выражает свой внутренний мир, а действует. И именно в этом действии, его анализе следует искать разгадку большинства философских проблем. В итоге понятие речевого акта оказывается центральным для любой философской дискуссии. Ориентация на речевые акты, полагает аналитик, придает философии необходимую конкретность, избавляя как от натурализма, когда забывают о специфике человека, так и от субъективизма с его страстью к ментальности, которая без должных на то оснований абсолютизируется.

Ричард Хэар: универсальный прескриптивизм

Теорию речевых актов мы рассмотрим в действии на примере этики. Здесь в очевидном контрасте с естественными науками особенно много принципиальных разногласий, то и дело под сомнение ставятся сами основания этики. Физик, химик, биолог имеют возможность постоянно сверять свои суждения с фактическим положением дел, с ее величеством природой. С чем имеет дело этик? Существуют ли законы этики? Что истинно и что ложно в этике? Можно ли обосновать моральные законы? Найти разумные ответы на поставленные вопросы нелегко. В этой связи особенно приятно, что теория развития речевых актов позволяет весьма нетрадиционно и довольно эффективно решать моральные вопросы.

Мы имеем в виду разработки англичанина Ричарда Хэара (р.1919), пожалуй, самого известного западного философа-этика XX века. Хэар прекрасно ориентируется в этике, ему есть что сопоставить и что сказать от своего имени . Прежде всего он разводит дескриптивистов и не-дескриптивистов, иногда их называют соответственно когнитивистами и не-когнитивистами . Дескриптивисты (когнитивисты) понимают моральные суждения как констатацию фактов в соответствии с требованиями истинности/ложности. Среди дескриптивистов выделяются натуралисты и интуитивисты. Первые стремятся зафиксировать эмпирические наблюдаемые свойства поступков, например ";максимизацию удовольствий"; (И. Бентам и др.); вторые описывают моральные ";факты"; более неопределенно, с ссылками на особое моральное мышление, сближаемое с интуицией (Дж. Роулс, Р. Нозик и др.).

Не-дескриптивисты либо подобно эмотивистам (добро есть эмоция) полностью отказываются от дескриптивизма и переходят на позиции иррационализма (А. Айер и др.), либо, признавая относительную правомерность дескриптивизма, защищают прескриптивизм (сам Хэар и др.).

Хэара не устраивают дескриптивисты тем, что они вообще не смогли найти доказательств своей правоты и явно преувеличивают констатирующую значимость моральных суждений; эмотивисты же ошибочно полагают моральные суждения иррациональными . Иррационализм противопоказан прескриптивизму, который как раз и является предметом дальнейшего анализа.

Прескрипция в переводе с латинского означает предписание, именно им она и является. Предписания формулируются в форме повелительных, а не повествовательных предложений императивов: ";Закрой дверь";, ";Не кури в помещении";, ";Помогай обездоленным";. Однако не всякое повелительное предложение является моральным суждением, ";должен"; предложением. Моральные суждения предполагают наличие общих правил, обязательств в конкретных ситуациях. ";Речевой акт тогда прескриптивен, когда соответствие ему означает решимость – в противном случае будешь обвинен в неискренности – выполнить названное в нем действие или же, если это действие востребуется от другого, хотеть его исполнения им"; . Если требование ";Не кури!"; не подчиняется правилам (";Я, мол, так хочу";), то речевой акт выпадает из сферы морального. Если же";Не кури!"; означает следование некоторому правилу (";Не кури, ибо здесь дети!";), то налицо моральные суждения. Моральным правилам должен следовать каждый, кто морален. В этом смысле они универсальны.

Сравним моральные суждения с суждениями науки. Предложения науки подчиняются некоторым правилам, но кто-то вольно или невольно их нарушает, каковы последствия – известно. Нечто аналогичное имеет место в случае моральных суждений. Нарушение правил морали приводит к моральной нерелевантности субъекта, он искаженно репрезентирует мир людей, их целей, ценностей, мотиваций – всего того, что впервые становится действенным в речевых актах.

Само наличие правил моральных поступков открывает возможность для их рационального обсуждения, иррационализм проходит мимо этой возможности. Универсальность моральных правил не означает их всеобщность, ибо они всякий раз соотносятся с конкретной ситуацией. Исключительно в рамках последней эти правила универсальны. Моральные правила могут быть в высшей степени специфическими и сложными, все зависит от конкретной ситуации . Универсальность прескрипций ни в коей мере не ограничивает свободу человека, ибо сама эта свобода, если она только не злонамеренна, требует соблюдения некоторых правил. Моральный выбор, коротко говоря, требует работы разума человека с тем, чтобы ";поступать наилучшим для всех образом"; . Это и есть путь рационального разрешения всех моральных вопросов.

Сама манера, стиль анализа Хэара весьма характерны для аналитических философов. Никаких тайн, все мнимо тайное выводится на свет посредством анализа предложений, речевых актов, сами последние подчиняются правилам, следовательно, они рациональны. Не задавайте лишь на первый взгляд глубокомысленных вопросов типа ";Что такое добро?"; Обратитесь непосредственно к речевым актам и поступкам людей. Правильный философский метод состоит в том, чтобы рвущихся в метафизические высоты возвращать на твердую почву речевых актов.

О соотносительности языков

Мы рассмотрели идеи, составляющие фундамент аналитической философии. Особенность материала данного параграфа состоит в том, что рассматривается творчество не отдельного философа, а стержневая идея, на наш взгляд, лучше других выявляющая основную направленность вековой эволюции аналитической философии.

Аналитики всегда рассматривали и рассматривают язык в качестве знаковой системы (со всеми ее неоднородностями). Наука о знаках называется семиотикой (от греч. sema – знак). Тремя разделами семиотики являются семантика, синтактика и прагматика. Семантика (от греч. semantikos – обозначающий) изучает значения знаков. Синтактика (от греч, syntaxis – составление) имеет дело с отношениями между знаками. Прагматика (от греч. pragma – дело) рассматривает отношение к знаковой системе ее пользователей в соответствии с их убеждениями, ценностями.

Главная идея данного параграфа следующая: аналитическая философия последовательно осваивала семантику, синтактику и прагматику, преодолевая их былую разобщенность и продвигаясь к семиотической полноте языков. Различие семиотических языков существует, но оно не должно доводиться до противопоставления. Рассмотрим в этой связи дополнительно к уже обсужденным еще две ветви аналитического движения. Речь идет о европейском неопозитивизме и инициированной им американской аналитической философии.

К неопозитивизму (или логическому позитивизму) обычно относят представителей ";Венского кружка философов"; (М. Шлика, Р. Карнапа, О. Нейрата и др.) и берлинского ";Общества научной философии"; (Г.Рейенбаха, К.Гемпеля и др.). Представителей этих двух групп объединял интерес к научному постижению мира на основе данных логики, математики, физики. Приближение второй мировой войны вынудило неопозитивистов эмигрировать в США, где они продолжали работать исключительно продуктивно. Американская аналитическая философия – это прежде всего прямое продолжение европейского неопозитивизма.

Лидерами венских философов были Мориц Шлик (1882-1936) и Рудольф Карнап (1891-1970). Шлик, по преимуществу семантик, – ученик знаменитого физика Планка. Карнап, синтактик, – ученик логика Фреге. Оба стремятся максимально четко отделить друг от друга семантику и синтактику. Прагматика находится за пределами их философских интересов. Шлик даже заявляет, что ";наука не служит более задачам жизни и научное знание не ищется с целью его практического использования"; .

Суть новой философии Шлик видит не в логике, а в природе самой логики. Ключ к пониманию логики ";следует искать в том факте, что всякое познание есть выражение, или репрезентация. А именно познание выражает тот факт, который в познании познается"; . Главная идея Шлика кажется очевидной: данные наблюдений позволяют ученому сформулировать предложения (их называют протокольными предложениями), на основе которых осуществляются предсказания; если последние подтверждаются экспериментальными фактами, то это переводит протокольные предложения из разряда гипотетических в разряд достоверных; эксперимент верифицирует (проверяет) науку на подлинность, достоверность .

Карнап намного внимательнее, чем Шлик, относится к синтактике, разработку которой он считает одним из важнейших дел своей жизни. Он выясняет логический характер синтаксиса языка . Чтобы построить логический язык, надо задать характеристики знаков и правила преобразования одних высказываний в другие. Для него синтактика не менее автономна, чем семантика у Шлика. все богатство синтактики находится в ней самой и имеет логический характер. Относительно числа логических языков нет никаких запретов: каждый волен строить и использовать языки (принцип толерантности, т.е. терпимости). Важно одно: язык должен быть построен правильно.

Взаимная автономность семантики и синтактики привела Шлика и Карнапа к убеждению, что истинность аналитических и синтетических предложений определяется принципиально по-разному. Синтетические предложения обладают фактическим содержанием, а аналитические – нет . Чтобы определить истинность синтетического предложения ";Луна вращается вокруг Земли";, необходимо обратиться к фактам. Истинность аналитического утверждения ";Единорог имеет один рог на голове"; содержится в нем самом и определяется значением его терминов, ";единорог"; по определению обладает одним рогом. Истинность всех предложений логики и математики заключена в них самих. Истинность предложений физики требует опоры на факты. Аналитические предложения относятся к языку неэкспериментальных наук. Синтетические предложения относятся к языку семантики, аналитические предложения входят в состав языка синтактики.

Отправимся теперь в Америку. Как здесь ведущие философы, а все они учились у европейских неопозитивистов, смотрят на обсуждаемую проблематику? Существенно по-другому. Уиллард Куайн (р. 1908) в своей статье ";Вещи и их место в теориях"; не менее Шлика захвачен пафосом эмпиризма, но выводы у него другие. Он толкует не просто о вещах, а о необходимости ";рассуждать в рамках той или иной теории"; . От этого не уйти, следовательно, ";даже наши изначальные объекты – тела – уже являются теоретическими"; , ";все объекты я считаю теоретическими"; . Это означает, что аналитические и синтетические предложения, семантика и синтактика объединяются в единое целое. Знаменитый пример Куайна гласит: аналитическое утверждение ";Всякий холостяк не женат"; не совпадает с чисто логическим суждением ";Всякий х есть х";. В отличие от х выражение ";всякий холостяк"; обладает обозначающей функцией. Предложение ";Всякий холостяк не женат"; не чуждо фактам.

Относительно науки Куайн сторонник холизма (от греч. holos – целое). ";Холизм соединяет различные гипотезы, теории, убеждения, истины, и даже когда имеют в виду что-то одно, другие элементы тоже получают поддержку"; . Частью холистского пучка являются в том числе и законы математики, которые предполагают экспериментальный результат. Отстаивая холистский характер экспериментального контроля, Куайн опирается на прагматизм: значение предположений выясняется в практической деятельности, в поведении людей .

Дональд Дэвидсон (р. 1919) склоняется в сторону прагматики еще решительней, чем Куайн. Он критикует последнего за то, что тот заменил аналитико-синтетический дуализм дуализмом целостной концептуальной схемы и эмпирии, этим догма эмпиризма хотя и преобразована, но все-таки сохранена . Между тем в науке и языке не все замыкается на эмпирию. Основная мысль Дэвидсона состоит в том, что ";общность убеждений нужна как базис коммуникации и понимания"; , ";мышление само возможно только в контексте обладания языком, при наличии интерсубъективной коммуникации с другими людьми..."; . Дэвидсон как сторонник холизма объединяет в единое целое семантику, синтактику и прагматику, имеющую дело с ценностями людей, их убеждениями.

Хилари Патнэм (р. 1926) по сравнению с Дэвидсоном расширяет область прагматического, включая сюда и политику, и этику. Ему симпатичен Хабермас, пытающийся состыковать различные части философии и культуры .

Ричард Рорти (р.1931) известен в философии как энтузиаст прагматизма, философская прагматика довлеет у него над философской семантикой и синтактикой. Его отличает от других ведущих американских аналитиков интерес к политике, истории, литературе .

Для всех аналитических философов характерна одна и та же особенность – преобладающий интерес к институту языка. Показательно, однако, как этот интерес становится все более всесторонним. Фреге и Рассел выделили логико-математические семантические и синтактические языки. Шлик и Карнап противопоставили друг другу синтетические (семантические) и аналитические (синтактические) языки науки. Поздний Витгенштейн и Остин подвергли анализу естественный язык, выделили в нем многообразие языковых игр, оба стали понимать язык как некоторый акт, действие. Уже здесь прагматика, но не в американском, а европейском варианте заявила о себе в полный голос. Куайн объединил аналитические и синтетические предложения науки в рамках единой концептуальной схемы. Дэвидсон обогатил эту схему прагматикой как условием плодотворной интерсубъективности и коммуникации. Патнэм включил в прагматику мораль. Рорти отходит от идеала научности философии и в этой связи склоняется в сторону постаналитизма.

Обращают на себя внимание две тенденции аналитически-лингвистической философии. Во-первых, это объединение в каждом языке семантики, синтактики и прагматики; односторонне семантические, синтактические или же прагматические подходы чаще других подвергаются вполне оправданной критике. Во-вторых, рассмотрение соотносительности отдельных языков, каждый из которых, как уже отмечалось, окрашен разом во все краски семиотики. Речь идет о проблеме так называемого перевода одного языка в другой. В какой степени может быть плодотворным перевод английского языка на русский, языка евклидовой геометрии на язык неевклидовой геометрии, языка детей на язык взрослых и т.д. Решающие мысли на этот счет сформулировал Куайн.

Его концепция неопределенности перевода гласит: ";два различных перевода могут соответствовать всем возможностям поведения и, таким образом, не существует реальности, относительно которой тот или иной перевод можно признать верным"; . Если бы у нас были (каким-то образом известные) истинные данные об объектах как таковых, то, сравнивая с ними данные теорий, можно было бы утверждать преимущество одной из них. Но дело в том, что благодаря теориям мы знаем, каковы объекты. Сравнивать приходится сами теории, в конечном счете различные языки. Куайн не отрицает ни соотносительность языков, ни факт предпочтения нами на основе тех или иных принципов определенных языков, ни соподчиненность языков физических теорий данным экспериментов. Он возражает против приписывания языкам несуществующих достоинств и недостатков. Философия Куайна призывает каждого быть толерантным, снисходительным к своим собеседникам. Отнюдь не безосновательно Куайн утверждает: ";Ничто человеческое, так сказать, не исключается";. На наш взгляд, его выражение ";концепция о неопределенности перевода"; способно ввести в заблуждение, фактически речь идет об отсутствии абсолютных онтических оснований для предпочтения языков (знание об онтическом, т.е. об объектах как таковых, всегда дается в форме онтологии – учения об этих объектах; на онтологических языках лежит печать различий предпочтений людей).

Итак, многообразие языков не образует сколько-нибудь обозримую иерархию. В причудливом мире языков весьма к месту взаимоинтерпретации, но их осуществление требует философской компетенции и осторожности.

Логико-лингвистический метод

Аналитическая философия – ровесница XX века. Какова она теперь? Осталась ли дерзкой и капризной, как в первой половине века, стремящейся научно развенчать все традиционные философские проблемы? Или же стала столетней старухой, плоховидящими глазами не без отвращения всматривающейся в чудачества деконструктивистов? Может быть, перед нами дама приятная во всех отношениях, умная и красивая одновременно, затмевающая достоинствами своих континентальных – французских и немецких соперниц? Чего ждать от аналитической философии в будущем? На поставленные вопросы нет однозначных ответов.

Более или менее бесспорно следующее. Вряд ли даже в самом страшном философском сне основателям аналитического движения могло присниться то, что выяснилось благодаря их собственные усилиям: удивительная гибкость и податливость языка, логики, науки, философии, ускользающих от всяких желаемых Жестких стандартов. В аналитических объятиях язык превратился в многообразие языковых анализов-игр, логика стала континуумом логических систем, наука, дробясь и размножаясь, объединилась с обыденным знанием, философские проблемы после очередного их тщательного анализа становятся более многосторонними, чем были . Идеалы простоты и ясности представляются теперь архаичными, им на смену пришли идеалы всестороннего и комплексного анализа. Не менее бесспорно также и то, что в результате столетних усилий философов-аналитиков накоплен огромный потенциал, без которого современная философия выглядела бы полунищей. Этот потенциал не безжизнен, он содержит в себе точки будущего роста. Наконец, крайне маловероятна победа аналитической философии над своими европейски-континентальными соперницами – герменевтикой и постструктурализмом. Отнюдь не случайно на литературных отделениях американских университетов в моде французский деконструктивизм; зато в европейских университетах философия науки представлена преимущественно работами англоязычных аналитиков.

Содержательный критический разбор аналитической философии привел видного американского философа Н. Решера к выводу, что ее доктринальная часть потерпела крах, а вот методологически-процедурная часть сохраняет свое значение . На наш взгляд, лучше говорить об изменении программы аналитической философии, переходе от идеалов научной простоты к идеалам Многостороннего анализа. Но Решер абсолютно прав, подчеркивая несомненные достоинства метода аналитической философии. Краткое его описание представляется нам уместным в качестве заключения ко всей главе об аналитической философии.

Непременно придавай своей работе речевой и текстуальный характер, запиши то, о чем философствуешь. По возможности старайся придавать своим анализам содержания философских проблем краткость, не преумножай без необходимости число спорных вопросов, выносимых на обсуждение (это условие выполнимости анализа, его конечности). Обрати пристальное внимание на значения, которыми ты наделяешь слова предложения. Всякая неряшливость в данном вопросе недопустима. Проводи тщательные логический и лингвистический анализы записанных предложений. Используй всю полноту семиотики, проводи семантический, синтактический и прагматический анализы. Рассматривай речевые акты, увязывай лингвистику с практикой. Реализуй, в меру своего таланта, полноту и красоту языковых игр. После тщательно проведенного анализа сформулируй выводы. Рассмотри последствия этих выводов, в том числе философские и практические.

Литература

Frege G. Schriften zur Logik. Aus dem Nachlaß. – Berlin, 1973.

Фреге Г. Мысль: логическое исследование//Философия. Логика. Язык. – М.: Прогресс, 1987.– С. 18-47.

Рассел Б. Мое философское развитие//Аналитическая философия. Избр. тексты. – М.: МГУ, 1993.

Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики//Аналитическая философия: становление и развитие (антология).– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.

Кюнг Г. Мир как ноэма и как референт//Там же.

Малкольм Н. Людвиг Витгенштейн: воспоминания//Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. – М.: Прогресс, Культура, 1993.

Вригт Г.Х. фон. Людвиг Витгенштейн: Биографический очерк//Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель.– М.: Прогресс, Культура, 1993.

Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1.– М.: Гнозис, 1994.

Кампиц П. Хайдеггер и Витгенштейн: критика метафизики–критика техники–этика//Вопросы философии. –1998.– № 5.– С.49-55.

Бартли У.У. III Витгенштейн//Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель.– М.: Прогресс, Культура, 1993.

Мур Д.Э. Доказательство внешнего мира//Аналитическая философия. Избр. тексты.– М.: МГУ, 1993.– С. 66-84.

Мур Д.Э. Защита здравого смысла//Аналитическая философия: становление и развитие (антология).– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998. С. 130-154.

Витгенштейн Л. Лекция по этике//0бщественные науки за рубежом. Сер. 3: Философия.– М.: ИНИОН, 1991.–№3.– С.79-90.

Остин Дж. Чужое сознание//Философия, логика, язык.– М,: Прогресс. 1987.– С. 48-95.

Остин Дж. Слово как действие//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. – М.: Прогресс, 1986.– С. 22-129.

Левин С. Прагматическое отклонение высказывания//Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990.– С. 342-357.

Searle J. Speech Acts. – Cambridge, 1969.

Серль Д-Р. Природа Интенциональных состояний//Философия, логика, язык. – М.: Прогресс, 1987.– С. 96-126.

Хэар Р. Как же решать моральные вопросы рационально?//Мораль и рациональность.– М.: ИФРАН, 1995.– С. 9-21.

Hare R.M. Grundpositionen der Ethik//Information Philosophie.– 1995.–№2.– S. 5-22.

Шлик М. О фундаменте познания//Аналитическая философия. Избр. тексты. – М.: МГУ, 1993.– С. 33-50.

Шлик М. Поворот в философии//Там же.– С. 28-33.

Carnap R. Logische Syntax der Sprache. – Wien, 1934.

Карнап Р. Философские основания физики.– М.: Прогресс, 1971.

Куайн У. Вещи и их место в теориях//Аналитическая философия: становление и развитие (антология).– М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.– С. 322-342.

Куайн У. Логика XX века//Американский философ. – М.: Дом интеллектуальной книги, Гнозис, 1998.– С. 35-50.

Куайн У. Онтологическая относительность//Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: Учебная хрестоматия.– М.: Логос, 1996.– С. 40-61.

. – М.: Логос, 2000. Караваев... Дом интеллектуальной книги, 1998.